— Призраки, — сказал я, только одно слово. И они бросились прочь.
Думаешь, что этот рай накатывающего делирия может длиться вечно, но он кончается одним весенним утром. У меня был редкий пикник под варикозным деревом. Смастерив новую ловушку, я установил её в надежде, что на этот раз поймаю что-нибудь покрупнее актёра. Одиннадцать минут спустя у меня было точное доказательство, что в некоторых пауках достаточно мяса, чтобы спустить механизм — этот был таким тяжёлым, что начал кричать, когда я его вынул, утверждая, что мне не. стоит тратить время на дальнейшие попытки. Надо сказать, я был с ним согласен. Этот ублюдок, казалось, решил быть мёртвым грузом, не оказав мне ни капли помощи. И можно ли было надеяться зажарить его в пищу, достойную пережёвывания?
Обновлённый и коварный, я вернулся домой, сияя, как святой на панели управления. Лохматый и бородатый. Построил здание, взбалмошное и буйное, спаянное сыром, запаршивевшее окнами, номер его — ничто, и фундамент его — вина. Хижина в холме, вставленная, как глаз, из которого я мог обозревать деревенских, когда они шли своей дорогой, вопя и держась за руки. Парусные воздушные змеи казались им забавными и невинными, но я их знал, и иногда объяснял, что это неумышленные сигналы самому дьяволу. В результате произошли жаркие сцены, мне пришлось бежать со всех ног, потому что, вероятно, они всё знали. Никто не развлекал людей лучше меня даже цирковые акробаты, которые так забавно падают, если их подстрелить в полёте. Только слоны, похоже, так же веселятся над ними, как я. Только я и слоны.
Вернулся на другой неделе — слышал, что там устроили школу для лилипутов, и решил посмотреть. Ничего не изменилось, разве что показалось больше.
Так что я стоял и смаковал прошлое, когда кто-то подошёл и стукнул меня восемьдесят раз в лицо.
— Но попытайся с него пообедать, — нервно сказал пытаясь казаться своим парнем. Следующее, что я помню — доктора объясняют, как мне повезло, что я остался в живых.
— Вы имеете в виду, что я не тронут воспитанием? — принялся глумиться я, и глумился, даже когда они вы толкнули меня за двери. — Шут с вами, сказал я им; Пошёл домой и написал большой трактат о гусях, о которых не знал ничего.
— Стандартная птица, — заключил я, раскуривая сигару. — Можно взять, можно выбросить.
На следующий день я сунул спичку в машину в Лесу Эппинг, и ко мне подошёл барсук-шантажист. — Пошёл прочь, ты, кровавый жопорот!
Но было слишком поздно — всё взлетело на воздух, и он побежал звать полицию. Они сказали, что мне придётся кое-что объяснить. Много чего объяснить.
Что я сказал полиции
Всё сводится к моему непобедимому обаянию — в нём причина всего, что случилось там с барсуком-шантажистом и так далее. Не вмешивайтесь. Не трогайте меня, ублюдки. Вот, видите — татуировка мёртвого мерзавца. В своё время все там будем. Внесите это в список, если посмеете. Так, где я?..
Я говорю с Эдди в баре.
— Пенни за твои мысли, брат.
— Что у человеческой женской бомбы качество, как в часах, — сказал он. — А ты?
— Гордость в панцире и злость с корочкой. — На этом месте я выдул приличную порцию пива, причём знал, что так и сделаю. — Я доверю тебе план.
— Логика и температура где-то сливаются — когда я узнаю, где, я собираюсь встать там.
— А потом?
— Объясню всем, чем я занимаюсь.
— Ведь со стороны может казаться, что ты просто стоишь без дела.
— Именно. А ты?
— Буду уравновешивать каменных божков на своей заднице, пока они не проклянут свою участь.
— Тебе придётся долго уравновешивать каменных божков на заднице.
— Не особо рассчитывай на это.
Классический спор, существование, поклоняющееся раздорам и психическим ошибкам.
— Закладывающий уши прыжок с крыши, Эдди — вот как ты кончишь.
- Только не я.
— О, да. Пятно на асфальте и шлепок, который ты едва почувствовал. Действительно милосердно. Или повешение. Высохнешь за милую душу.
- Не-а.
— Взгляд Кольриджа иссушал его служащих. Чем ты лучше? Изменишься ради часов в коже.
— Непохоже.
— Только вчера — глаза и всё остальное, чтобы умереть и расплестись с мёртвыми,
- Нет.
— Лето без фотографий.
— Никогда.
— Исступлённая драка под мухой.
— Бред.
— Запутанные свидетельства.
— Чушь.
— Внезапно натянувшаяся верёвка.
— Ты зашёл слишком далеко, брат.
— Священные соглашения — вот в чём ключ. К твоему существованию, во всяком случае.
— Никаких сделок, — сказал Эдди.
— Вот как, — сказал я, не убеждённый. — А иначе ты лишишься связи со всем остальным. Посмотри на эти камушки, Эдди-не чувствуешь голод?
— Я — нет. — Голые утверждения Эдди, что он выше этого, наполнили меня яростью, словно кипящий яд. Друзья собрались. Убей его, когда все его глаза закрыты, а руки протянуты в знак примирения. Тогда его смерть гарантирована. Но я уставился в окно и представил себе эффект этих незначительных действий. Так вот их понимание проводки под панелями. С глаз долой и затычка в очко. Пытаясь ошеломить себя убогими парадигмами, я всегда высвобождался, как дьявольский инстинкт поваров. Менял мнения, как аллигатор, потрошащий их вес.
Надо ли остановиться здесь и дать этим ублюдкам по дюжине на пятачок категорично кричать мне в глаза? Или. пойти домой?
Новые скелеты с ещё смазанными суставами почти беззвучны — а старые клацают и весьма неважно выглядят, когда собираются вокруг тебя. Это один из уроков, что я усвоил в передней того странного дома в три часа застоявшегося утра. Брайлевские обои, мясные мухи и сухие птицы с чердака.
Комната так замёрзла, что я не мог передвинуть мебель.
— Это клей, или я просто в худшем месте, где только бывал? — спросил я у очереди самоубийц.
— Худшее место до сих пор, — подчеркнули они.
— Мне уже лучше, — сказал я, и это была правда.
Есть что-то в дураках, выстроенных в ряд, что создаёт перспективу — что может быть хуже, чем оказаться одним из них?
Здание лучилось запущенностью. Прекрасная горгулья над дверью, но она начала кричать на меня жуткой чёрной дырой своего рта — говорила, что я нелеп, ошибка природы. И что в течение года у меня отрастут жабры.
Завалил её водорослями. В те дни я считал водоросли ответом на всё. Каким глупцом я был. Кто-то позволил мне идти этим путём столько лет, а теперь я смотрел на себя.
Значит, я остановился в баре.
Не так давно при помощи простых переговоров я побудил прежде кроткого служителя церкви стать опасным безумцем, и теперь, когда я разглядывал бар, я видел, как он оглушительно торгуется со связанной жертвой.
— Ты собираешься жить дольше?
— О да.
— Ты уверен?
— Да, да, я…
— Точно уверен?
— Да — я точно уверен, пожалуйста.
— Ну, это мудро. Это мудро, а, ребята? Да, они говорят да. Ты маленький человек. Маленьким людям надо держаться тише воды или познать силу моих ног.
- Да.
- Да что?
— Да, падре.
Беременный мрачным знанием я повернулся к Эдди.
— Сколь крошечным разумом может обладать человек и всё равно оставаться мишенью ударов, Эдди? Сколь мучительно крошечным?
— Не понимаю о чём ты, брат.
— Ты прекрасно понимаешь — всё понимаешь.
— Не-а.
В этом весь Эдди. Однажды он пытался отрастить бороду, она оказалась зелёной. С боем выковырял пальцем что-то у себя из уха и смылся — в итоге полиция загнала его в угол в переулке, и он заработал одиннадцать пуль, Затемнение медиа, запрет на публикацию — и Эдди в карантине на шесть недель — вот таким человеком он был.
— Каждый болван и развалина знает больше, чем ты, Эдди, — например, что свиньи могут выворачиваться наизнанку, когда совсем маленькие, пока их кости не затвердели.