— Спасибо за кофе. Я твоя должница.
— Договорились.
Я забираю пирожные и запираю квартиру прежде, чем спуститься вниз и выйти на улицу. Лифт был сломан ещё с тех пор, как я переехала, и я не думала, что мистер Сиврайт в принципе собирался его когда-то починить. К счастью, я живу на третьем этаже, поэтому всё не так плохо, да и вдобавок ко всему здесь всегда чисто.
Я уже собираюсь перейти улицу, когда вижу, как грузовик Мейсона отъезжает от дома: старое, разбитое, ржавое ведро. Не то чтобы мой маленький старый «Жук» выглядел лучше. Впрочем, я использую его только для поездок к тёте Люси, потому что всё, что мне необходимо в городе, находится в двух минутах ходьбы от дома.
Я понимаю, что всё ещё пялюсь на Мейсона, только тогда, когда он слегка кивает мне и поворачивает автомобиль вправо. Затем я делаю глубокий вдох и перехожу улицу.
Больница находится всего в четырёх кварталах от меня. Я всегда пеку по пятницам, чтобы дети могли съесть что-нибудь особенное каждое субботнее утро. Что-то такое простое, как пирог или печенье, что может развеселить детей.
Я добираюсь до больницы и поднимаюсь на лифте на второй этаж, где находится детское отделение. Сиерра уже на посту, и я не могу не улыбнуться, потому что мне нравится дежурить с ней. Она легкая на подъём и всегда полна жизни, а это именно то, что нужно детям.
— Ливви, ты их слишком балуешь, — произносит она с широкой улыбкой.
— Это ты балуешься, — поддразниваю я её.
— Пожалуйста, скажи мне, что это не моя шоколадная смерть, — она подходит ближе и пытается заглянуть в контейнер.
— Хм, а тебе правда хочется это знать?
Она смеётся, взяв ручку со стойки и пряча её в карман.
— У меня сегодня начались месячные, поэтому мне нужен весь шоколад, который я смогу достать.
Я морщу нос.
— Значит, тебе повезло.
Прежде чем войти в крошечную кухню, я шепчу:
— Тебе лучше перестать тырить ручки из приёмной.
Она лишь пожимает плечами и уходит в кабинет, чтобы занять место дневной смены. Я быстро кладу пирожные на стойку и, не желая опаздывать, также прохожу в кабинет.
После того, как дневной персонал уходит, я начинаю обход. Я всеми силами стараюсь, чтобы на моём лице всегда была широкая улыбка, стоит мне войти в палату. Увидев меня, Жасмин поднимает голову и улыбается. Она лежит здесь уже больше месяца.
Я всегда хотела работать с неизлечимо больными детьми. Если ребёнок умирает, ему не нужно напоминать об этом каждый день. Я стараюсь подбодрить их и сделать их последние несколько дней наполненными лаской и любовью.
В нашем отделении сейчас лежит трое детей и у каждого из них какая-либо форма рака.
— Ливви! — восклицает Жасмин.
Её голос звучит слишком устало и кажется, что эта самая усталость прибавляет ей годы. Слишком много лет для девятилетней девочки.
— Расскажи нам анекдот.
Я начинаю измерять её пульс и температуру.
— Что сказал один глаз другому?
Я перевожу взгляд с Жасмин на Марка, на Бет, на других детей, которые лежат с ними в одной палате. Они все смотрят на меня широко раскрытыми глазами, ожидая услышать кульминацию.
Я наклоняюсь ближе к Жасмин и лёгонько щёлкаю её по кончику носа.
— Не смотри, но кажется, что-то между нами пахнет.
Они смеются над шуткой, тем самым согрев мне сердце.
— Сестра Джиллиан сказала, что вы все уже приняли душ.
— Да, — подхватывает Марк.
— Скажи мне, — произношу я, начиная измерять давление и температуру Марку. — Почему Ти-рексы такие злые?
Марк, который большую часть своей жизни провёл в больницах, просто пожимает плечами в ожидании ответа.
Я наклоняюсь ближе к нему.
— Потому что у них слишком короткие лапы, и они не могут обняться.
Я обнимаю его, осторожно, чтобы не навредить его хрупкому и измученному болезнью телу. Он обнимает меня так крепко, как только ему позволяет его ослабленное тело.
Я подхожу к кровати Бет и начинаю измерять её температуру и кровяное давление. Ей было четыре года, красивая девчушка с густыми светлыми кудрями и с огромными голубыми глазами.
— Как заставить осьминога смеяться?
Бет улыбается и качает головой.
— Нужно десять щекоток! — я слегка щекочу её, ухитряясь добиться нескольких смешков.
Когда я заканчиваю проверять и вносить новые показания в их карточки, то произношу:
— Пусть вам сегодня приснятся сладкие сны. Я ухожу. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Ливви, — произносят они все вместе.
Это кажется обычным делом — уложить детей спать, но это далеко не всегда означает их спокойный и мирный сон. Они почти не спят из-за непрекращающейся боли, которую они испытывают, и по ночам кажется, что их боль усиливается в разы. Мы стараемся укладывать их спать так, как укладывают спать обыкновенных детей в обычной жизни.