Даброгеза передернуло, комок снова занял свое место в горле. И пришла мысль - а чем он лучше черного? Нет, все это бред... Правда, там, на улице, за углом, пес, не такой породистый и холеный, как эти под столом, небось уже догладывает нежданный подарок, полученный от самого центуриона Великой Империи... А ну их, разбираются пускай те, кто не выходит из своей слоновой башни в этот мир, умники! А не выходят-то почему? Руки боятся запачкать?!
Третьим был знакомый Даброгезу франк-стражник. Его волокли двое. Франк ничего не понимал, упирался, крутил головой и не мог выдавить из себя ни слова. Зато Сигулий смотрел на Даброгеза чересчур откровенно и не пытался этого скрыть.
- Тебя зачем поставили? - спросил сановник с отшибленным кулаком и шишкой на лбу, которую Даброгез только заметил до того она была естественна на грубо слепленном и изуродованном излишествами лице.
Франк пролепетал что-то невразумительное, тыча толстым пальцем в Даброгеза.
- Не слышу!
Даброгез сидел и помалкивал, ему было интересно - как тут с порядком, с дисциплиной среди служивой братии.
- Они сами, по государственному... - заверещал вдруг совершенно отчетливо франк, - по делу...
- С ним ясно. - Сигулий махнул рукой в темноту, туда, где угадывалась фигура палача.
Фигура обозначалась явственней, вместо лица - застывшая маска. Даброгезу стало не по себе. И не жалко ему было вовсе зверообразного увальня-франка, себя стало жалко. Может быть, поэтому не захотелось выглядеть бесчестным даже перед грязным, лживым, трусливым наемником.
- Оставьте его мне, - обратился он к Сигулию. Изможденный вмешался:
- Он должен умереть, - донеслось безразлично и жестко.
- Он умрет, куда ему деться, но с пользой - в первом же деле я пущу его на мечи, не все ж моим бойцам на себя удар принимать, они ценятся повыше! - Даброгез говорил полушутливо и без нажима.
Сигулий расплылся в ехидной улыбке. Перепелиный жир заиграл, запереливался по его щекам, на лбу заблестела испарина.
- Любишь своих, бережешь... не слишком ли?
- В бою увидишь, - вывернулся Даброгез, - не в умении погибнуть победа, нет. Мои не любят стелиться под мечами, они любят врага крошить.
- Хорошо, бери.
Палач снова исчез в темноте. "Ну вот и ладно!" Даброгезу припомнился бродяга-философ и его слова: мол, если даже самый плохой и злой человек сделает в день хоть одно доброе дело, то не так уж он плох и зол... "Бредни все!" Но почувствовал Даброгез себя вольготнее.
- Лови! - Сигулий швырнул здоровенную кость под ноги франку. - А то отощаешь - какой из тебя воин!
Франк бросился за мослом. Одна из собак, рыжая с черными подпалинами, опередила его. Но и рука франка уже вцепилась в кость. Он дернул на себя, вскочил на ноги. Губы его сложились в улыбку, но тут же обвисли. Он согнулся и осторожно положил кость перед собакой. Та, сдерживая рык, вернулась с добычей под стол. "А он не так туп, - подумал Даброгез, сообразил, что любой из этих псов дороже хозяину, чем десяток охранников!" Франка увели.
- Остальных потом, - промямлил Сигулий, откинулся на спинку и, не глядя на центуриона, сказал: - Теперь твоя очередь.
Голос прозвучал зловеще. Но Даброгеза испугать было не просто.
- Да, властитель, мне есть что сказать, - проговорил он, склоняя голову, - но, извини, есть вещи, которые не терпят множества ушей.
- А если тебе поможет мой добрый приятель? - Сигулий кивнул в темноту.
Даброгез понял, что стоит дать слабину - и ему не поздоровится. Тело налилось силой, стало свежим и послушным, будто и не было обильной трапезы.
- В таких случаях мне помогает мой приятель, - он похлопал по рукоятке меча. И вовсе не удивился, когда за его спиной вдруг выросли четверо стражников с боевыми топорами на изготовку.
Сигулий смотрел молча и укоризненно, слов не было нужно. С мечом Даброгез расставался с большой неохотой, но сделал это сразу же, без раздумий.
- Мне есть что сказать, - проговорил он, - а тебе услышать.
Сигулий указал глазами на дверцу за своей спиной. Встал. Стражники с топорами расступились. За дверью оказалась крохотная, три шага на четыре, плохо освещенная комнатушка. По стенам висели шкуры и рога. "Охотничьи трофеи, - печально подумал Даброгез, - как бы самому тут трофеем не остаться!"
Сигулий уселся на грубо сколоченный низкий стул. Даброгезу сесть не предложил. Тот устроился сам, на скамье, что стояла у стены. На лице Сигулия не было ни малейших признаков удивления, тревоги, интереса, оно было безразличным.
- Говори.
Даброгез откинул полы плаща, уперся спиной в рыжий олений мех. Сигулий предстал перед ним в своем другом обличье - это был не юродствующий, кривляющийся царек, как там, в зале, и не глуповато-напыщенный властелин, каким показался с самого начала. Даброгез увидел, что это именно тот, с кем можно иметь дело, тот, кого он искал. Слова варвара-алемана колыхнулись в мозгу с сарказмом: "Иди и ищи свое место!" Все, нашел! И он решил окончательно, да и к чему теперь, наедине с этим неглупым узурпатором, темнить и отдавать дань этикету.
- Через месяц, год, может, пять лет, - начал он резко, здесь будут франки. Я знаю, что говорю. Я видел их в разных местах. Это будет конец всему.
- В этом мире располагает Бог, а наша участь - предположения, - отозвался Сигулий. Одутловатые веки почти прикрыли его зрачки, слившись с набрякшими мешками под глазами. - По волнам плывем.
- В наших силах плыть по волнам в угодном Всевышнему направлении.
- И слишком мудрено говоришь для солдата...
- Ты понимаешь меня. Нашествия германских племен не остановить - ни ты, ни вся Галлия с Аквитанией и бургундами вкупе не задержат их ни на один день. Рим пал, а был не так уж слаб...
Веки дрогнули, приподнялись.
- Пугаешь?
- Нет. Разве посмел бы я прийти для того, чтобы пугать? Слушай, Галлия охвачена бунтами, ересь взбудоражила страну, перевернула все, обессилила все, к чему прикоснулась. - Даброгез говорил ровно и размеренно, лишь пальцы теребили складку плаща.
- Я посажу на кол этого мозгляка-проповедника.
- Их сотни, а может, уже тысячи. Они и им подобные, не подозревая того, играют на руку германцам. Ты знаешь сам.
Сигулий снова прикрыл глаза, провел ладонью по обширному животу, прихлопнул.
- Да, я знаю, что творится в моей стране, не ты ли будешь поучать меня, чужеземец? Ты ведь и сам варвар?
Даброгез поежился, серые глаза его подернулись пеленой.