— Я почти перестал надеяться на лучшие условия, — ответил Лермонтов. — Теперь я только молюсь, чтобы она не ухудшалась. — Его губы слегка дернулись в тонкой улыбке. — На такие молитвы редко отвечают.
— Я говорил вчера с моим братом, — сказал Грант. — Он снова угрожает подать в отставку. Я думаю, на этот раз он всерьез.
— Но он не может этого сделать! — Лермонтов содрогнулся. — Твой брат — один из немногих людей в правительстве США, который понимает, сколь отчаянно нам нужно время.
— Я говорил ему об этом.
— И?..
Грант покачал головой. — Это крысиная гонка, Сергей. Джон не видит ей никакого конца. Конечно, очень хорошо играть в авангард, но ради чего?
— Разве выживание цивилизации — не стоящая цель?
— Если мы идем именно к этому, то — да. Но какие у нас гарантии, что мы достигнем даже этого?
Улыбка Гранд Адмирала стала ледяной.
— Никаких, конечно. Но мы можем быть уверенными, что ничто не выживет, если у нас не будет еще времени. Несколько лет мира, Мартин. Многое может случиться за эти несколько лет. А если ничего не случиться — ну, тогда у нас будет несколько лет мира.
Стенка позади Лермонтова была покрыта знаменами и панелями. В центре, среди них был герб Кодоминиума: американский орел, советские серп и молот, красные и белые звезды. Под ним был официальный девиз Военно-Космического флота: МИР — НАША ПРОФЕССИЯ.
Мы выбрали этот девиз для них, подумал Грант. Сенат заставил ВКФ принять его. Хотел бы я знать, сколько офицеров флота верят в него кроме Лермонтова? Что бы они выбрали, если предоставить это им самим?
Всегда есть воины, и если не дашь им что-то, за что стоит драться… Но мы не можем жить без них, потому что грядет время, когда необходимо иметь воинов. Вроде Сергея Лермонтова.
Но необходимо ли иметь нам политиков вроде меня?
— Я снова поговорю с Джоном. В любом случае я никогда не был уверен насколько он серьезен насчет отставки. К власти привыкаешь и трудно сложить ее с себя. Требуется лишь немного убеждения, какойнибудь аргумент, чтобы позволить тебе оправдать ее сохранение. Власть — наркотик, посильней опиума.
— Но вы ничего не можете поделать с нашим бюджетом.
— Да. Дело в том, что есть еще проблемы. Нам нужны голоса Бронсона, а у него есть требования.
Глаза Лермонтова сузились, а голос стал густым от отвращения.
— По-крайней мере, мы знаем, как иметь дело с людьми вроде Бронсона. — И это было странно, подумал Лермонтов, что презренные твари, вроде Бронсона, вызывали столь мало проблем. Им можно было дать взятку Они ждали, что их купят.
Настоящие-то проблемы создавали люди честные, вроде Гармона в Соединенных Штатах и Каслова в Советском Союзе, люди имеющие дело, за которое они готовы умереть — они-то и довели человечество до нынешнего состояния. Но я предпочел бы знаться с Касловым и Гармоном и их друзьями, чем с людьми Бронсона, которые поддерживают нас.
— Тебе не понравится кое-что из того, что он просит, — предупредил Грант. — Ведь полковник Фалькенберг твой особый фаворит, не так ли?
— Он один из лучших наших людей. Я использую его, когда ситуация кажется отчаянной. Его солдаты последуют за ним куда угодно и он не теряет зря жизней в достижении наших целей.
— Он явно чересчур часто наступал на мозоль Бронсона. Они хотят его уволить.
— Нет, — голос Лермонтова стал тверд.
Мартин Грант покачал головой. Он вдруг почувствовал себя очень усталым, несмотря на низкую гравитацию луны. — Выбора нет, Сергей. Это не просто личная неприязнь, хотя этого тоже много. Бронсон стыкуется с Гармоном, а Гармон считает Фалькенберга опасным.
— Конечно он опасен. Он — воин. Но он опасен только для врагов Кодоминиума…
— Именно. — Грант снова вздохнул. — Сергей, я знаю. Мы отнимаем у тебя лучшие орудия, а потом ожидаем, что ты выполнишь работу без них.
— Тут больше, чем это, Мартин. Как управлять воинами?
— Прошу прощения?
— Я спросил: «Как управлять воинами?» — Лермонтов переместил очки кончиками пальцев обеих рук. — Заслужив их уважение, конечно. Но что случится, если право на это уважение потеряно? Им нельзя будет управлять, а ты говоришь об одном из лучших ныне военных умов. Вам может придется жить, жалея об этом решении, Мартин.
— Ничего не поделаешь, Сергей, ты думаешь, мне нравится говорить тебе выбросить хорошего человека ради змеи вроде Бронсона? Но это не имеет значения. Патриотическая партия готова поднять из-за этого дела большой шум и Фалькенберг все равно не смог бы пережить такого рода политического давления, ты это знаешь. Никакой офицер не сможет. Его карьера кончена не смотря ни на что.
— Ты всегда поддерживал его в прошлом.
— Я, черт побери, Сергей, сам в первую очередь дал ему направление в училище. Я не могу поддержать его, и ты тоже не можешь. Он уйдет или мы потеряем голоса Бронсона по бюджету.
— Но почему? — потребовал ответа Лермонтов. — Настоящая причина?
Грант пожал плечами.
— Бронсона или Гармона? Бронсон всегда ненавидел Фалькенберга после того дела на Кеникотте. Семейство Бронсона потеряло там много денег, и делу не помогло то, что Бронсон тоже вынужден был проголосовать за награждение медалями Фалькенберга. Я сомневаюсь, что тут есть что-нибудь больше этого. Гармон — другое дело. Он действительно верит, что Фалькенберг может повести своих солдат против Земли. А раз он просит скальп Фалькенберга как услугу от Бронсона…