Старший жрец махнул рукой, чтобы остановить процессию, и опытным взглядом оценил высоту солнца.
– Теперь немного медленнее, о великий, – сказал он с удовлетворенной улыбкой.
Он хлопнул в ладоши, и остальные жрецы быстро сформировали ряды слева и справа от Фаира и Херу. Когда все встали на свои места, жрец воздел руки к солнцу, и сразу послышались радостные возгласы, сопровождаемые громом кимвалов и серебряных колокольчиков. Старшие жрецы с серьезным выражением лица кивнули и направились к павильону ровным, размеренным шагом.
Мысли и чувства смешались в голове Алкадиззара. Он думал, что должен быть счастлив. Настал момент, которого он ждал всю свою жизнь. Но он думал лишь о тысяче и одной задаче, которые следовало решить здесь и в Ламии. Как принц ни пытался насладиться этим моментом, он никак не мог сосредоточиться.
В молчании они пересекли почти половину ноля, сощурив глаза из-за поднявшейся ныли, когда Херу внезапно произнес:
– Ну что, ты когда-нибудь подумывал о том, чтобы завести жену?
Алкадиззар моргнул, очнувшись от размышлений.
– Сначала разделаемся с этим, а потом уже подумаем о женитьбе, хорошо?
Херу усмехнулся.
– Просто пытаюсь поддержать разговор, – сказал он. – Знаешь, согласно традициям, тебе нужно жениться на дочери Ламии.
– Неужели? – насмешливо отозвался Алкадиззар. – Мои ламийские учителя ни разу не говорили об этом.
Херу рассмеялся:
– Я имею в виду, что этой традицией можно и пренебречь. Только если ты не собираешься продолжать чтить древние узы Кхемри с Ламией после того, как не оставишь от нее камня на камне.
– Если так будет, то и традиция становится бессмысленной, – сухо сказал Алкадиззар.
– Именно, – ответил Херу. – Отец хочет, чтобы ты выбрал кого-то из Разетры. Это в какой-то мере усилит узы между Востоком и Западом. Или же ты можешь взять кого-то из Зандри или Нумаса. В таком случае изменится очень многое.
– Лучше я женюсь по любви, чем ради политической выгоды.
– Очень смешно, дядя.
Алкадиззар вздохнул.
– Если тебе так хочется знать, – сказал он, искоса взглянув на Фаира, – я собираюсь взять в жены женщину из племен пустыни.
Глаза Херу расширились от удивления.
– Вот оно что, – дипломатично сказал он.
Очевидный вопрос прозвучал из уст Фаира:
– Зачем тебе это?
Голос Фаира прозвучал напряженно, будто вождю послышалась в словах будущего царя насмешка.
Алкадиззар посмотрел в глаза старого друга.
– Потому что это мой народ, – сказал он. – Я связан с ним кровью и честью. Эти узы для меня важнее всего на свете.
Его ответ удивил Фаира.
– Что ж, – произнес тот, чуть не потеряв дар речи. – Почему бы и нет. Но тебе придется найти поистине отчаявшуюся женщину, которая согласится выйти за такого отвратительного наездника, как ты.
– Не обязательно отчаявшуюся, – возразил Херу, хитро сверкнув глазами. – Быть может, просто… глупенькую.
Фаир задумчиво почесал бороду.
– В племени бани-аль-Шават есть женщина, которую лошадь лягнула в голову…
Старший жрец, шедший перед ними, внезапно остановился. До павильона оставалось около двадцати ярдов, и Алкадиззар уже видел выражения лиц кхемрийцев, которые собрались лицезреть его восхождение на престол. Среди них стояли как богато одетые аристократы, так и обычные солдаты, выстроившись плечом к плечу, чтобы приветствовать своего нового царя. Многие не сдерживали слезы, сияя от гордости и воспевая древние песни во славу Птра, Великого Отца и покровителя их города.
Из середины поющей толпы вышел высокий человек в белом плаще из сверкающей позолоченной ткани. В правой руке он держал высокий посох. Кончик посоха венчала золотая сфера, которую несли на своих плечах четыре сфинкса, стоящие на задних лапах, – символ Птра, Великого Отца. В лучах полуденного солнца символ сиял так ярко, что чуть не ослеплял окружающих. Шепсуамун, верховный жрец Птра, вышел из толпы и присоединился к ожидающей процессии. Он поклонился старшему жрецу, который тоже ему поклонился и быстро отошел в сторону. Верховный жрец занял место старшего жреца во главе процессии, коротко улыбнувшись Алкадиззару, после чего повернулся в сторону павильона.
Ликующая толпа стихла. Позади Алкадиззара шум военного лагеря превратился в глухой гул. Внезапно он почувствовал жар солнца на своей голове и прикосновение пыльного ветра к плечам и лицу.