— Когда дело касается моей семьи, я не такая стойкая. Когда в дело вовлечено так много чувств, бороться с ними слишком утомительно. Что совершенно сбивает меня с толку, потому что можно подумать, что все должно быть наоборот.
— Я понимаю. Им удобно задавать тебе вопросы, и они это делают. И тогда ты задаешь их себе.
— Да. — Она дотронулась до кончика своего носа. — Точно.
— Дедушка был таким со мной.
— Но от этого у тебя не кружилась голова.
— Еще как кружилась. Как ты думаешь, почему мне пришлось уйти из его компании? Мне нужно было доказать себе и ему, что я могу стоять на собственных ногах. В ту минуту, когда я перестал слышать его голос, я научился полагаться на свои собственные инстинкты.
— Мой брат самый плохой из всех. Зак самый старший. Он ведет себя скорее как родитель, чем как родной брат. Сегодня вечером мы поссорились. В последнее время это происходит все чаще и чаще, и я просто не понимаю, в чем его проблема.
— Семья — это тяжело.
— Да. — Она перевела взгляд на кроватку Элиаса. — Он прекрасен, Пирс. Правда.
— Я не знал, что он мне нужен. Но был. Он все расставил по своим местам.
Ненависть. Гнев. Негодование.
Радость. Надежду. Любовь.
С ним было легче избавиться от горьких эмоций и сосредоточиться на хорошем.
— Когда я получил этот чек, я подумал, что потерял тебя, — сказал я, не сводя с нее завораживающего взгляда. — Я не хочу терять тебя, Керр.
Ее глаза встретились с моими. Если она искала искренности, то она ее нашла.
— Тот парень, с которым мы виделись раньше.
— Я порвала с ним.
Я моргнул.
— Когда?
— До того, как приехала сюда.
— Почему?
— Я планировала это сделать до того, как появился ты. Он был не для меня.
— А кто был?
Она не призналась, что это был я. Ей и не нужно было этого делать, потому что я увидел это по ее лицу.
Перекатившись через кровать, я пересек невидимую черту, разделявшую нас. Затем мои губы прижались к ее губам, и весь остальной мир растаял.
Ее губы приоткрылись, и я скользнул языком внутрь, наслаждаясь ее сладким вкусом. Из глубины моей груди вырвался стон, как будто узел, который затягивался там месяцами, наконец-то развязался.
Ее руки обхватили мои ребра, прижимая меня к себе, когда она наклонилась, отдавая столько же, сколько и брала. Мы целовались, как дети на заднем сиденье машины, торопясь успеть до наступления комендантского часа.
Мой член набух, когда она подвинулась, принимая на себя больше моего веса. Боже, чего бы я только не отдал, чтобы погрузиться в ее тело. Почувствовать, как она сжимает меня, когда мы кончаем вместе.
Я скользнул рукой под ее топ, ощущая шелковистую кожу на ее животе. Она выгнулась навстречу моему прикосновению, оторвалась от меня и поцеловала в нижнюю часть моего подбородка.
Нырнув под ее лифчик, я обхватил ее грудь. Она застонала, когда я погладил ее сосок подушечкой большого пальца, затем ее руки оказались между нами и потянулись к застежке-молнии.
Из кроватки донесся пронзительный крик.
Я замер.
Керриган замерла.
Не просыпайся. Пожалуйста, не просыпайся.
Когда больше не раздалось ни звука, я вздохнул, готовый продолжать, но, когда встретился взглядом с Керриган понял, что момент упущен.
— Нам, наверное, стоит притормозить, — прошептала она.
Блять. Меня обломал мой собственный ребенок.
— Да. — Я с трудом сглотнул, перекатился на свою сторону кровати и уставился в потолок. Я тяжело дышал, а выпуклость под молнией причиняла боль. — Хочешь стакан воды?
— Конечно. — Она села, прислонившись к спинке кровати, и откинула волосы с лица.
Я встал с кровати и направился в ванную, по пути заглянув к Элиасу. Он спал, его веки подрагивали. Когда дверь за мной закрылась, я оперся руками о стойку и перевел дыхание.
Трахаться с Керриган в номере мотеля, когда мой сын был всего в нескольких шагах от меня, было не самой лучшей идеей. Мой член был с этим не согласен, но…
Я поцеловал ее дважды за этот вечер.
Оба раза она ответила на мой поцелуй.
Это был чертовски хороший знак, что дело, возможно, движется в правильном направлении. Если бы я мог проводить с ней больше времени, мы могли бы вернуться к тому, что было раньше, к тому, где мы оба были настолько синхронизированы, что казалось, будто мы знаем друг друга года, а не дни или недели.
Из комнаты донесся еще один крик, и я поспешил наполнить два стакана водой из-под крана. Я открыл дверь со стаканами в руках, готовый отдать один Керриган, а затем взять своего сына на руки. Но когда я вошел в комнату, она уже устраивалась на кровати с Элиасом на руках.
— Ш-ш-ш, — проворковала она. — Все хорошо.
Он заерзал и сморщил лицо. Я открыл рот, готовый сказать ей, что ему, вероятно, нужно срыгнуть, потому что он не сделал этого, так как заснул с бутылочкой во рту, но в этом не было необходимости.
Керриган положила его к себе на плечо, похлопывая по спине так, словно делала это сотни раз.
Я стоял, разинув рот, пока она раскачивалась взад-вперед. Если я думал, что есть зрелище прекраснее, чем ее обнаженная фигура, то я ошибался. Абсолютно, блять. Потому что это, когда она сидела, скрестив ноги, на кровати в мотеле с моим сыном на руках, было самым захватывающим зрелищем, которое я когда-либо видел.
Ее глаза встретились с моими.
— Ты пялишься.
— Я пялюсь.
— Почему?
— Потому что могу. — Потому что я слишком долго не видел ее лица.
Ее щеки вспыхнули, и она продолжила укачивать Элиаса.
Я подошел к ее краю кровати, поставил стакан, затем наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб, прежде чем залезть на свою сторону. Невидимая граница вернулась, и я потянулся к пульту от телевизора, чтобы включить звук.
— Хочешь что-нибудь посмотреть?
— Конечно.
— Хочешь, я возьму его?
— Нет, он мой.
Я ухмыльнулся и прибавил громкость.
Через час после начала просмотра фильма на канале HBO я встал, чтобы выключить свет. Когда пошли титры, Керриган подвинулась и положила Элиаса на покрывало, все еще лежавшее на кровати, так, чтобы он оказался между нами.
И когда она не сделала ни малейшего движения, чтобы уйти, я выбрал другой фильм.
Солнечный луч, проникавший в окно мотеля, согревал мое лицо. Я резко проснулся и с бешено колотящимся сердцем оглядел комнату в поисках сына. Должно было, быть темно, а не светло. Ему нужна была бутылочка. Что-то не так.
Вот только Элиас был там, где Керриган положила его раньше, мой сын все еще спал.
— Он проспал всю ночь, — прошептала Керриган. Ее руки были сложены на подушке под щекой.
Я вздохнул и прижал ладонь к своему бешено колотящемуся сердцу. Затем я взглянул на часы. Было начало седьмого.
— Он никогда так долго не спал.
Должно быть, это был звук моего голоса, потому что только что он был без сознания, а в следующий момент его губы скривились в недовольной гримасе, а глаза широко раскрылись.
Я вскочил с кровати и побежал в ванную, чтобы приготовить ему смесь. К тому времени, как я закончил, он плакал, и этот звук каждый раз разбивал мне сердце.
— Ну вот, приятель. — Я вошел в комнату, и, как и прошлой ночью, Керриган держала Элиаса на руках.
Она что-то пробормотала ему, протягивая руку за бутылочкой.
Когда я передал ее, она дала ее ему, и мой мальчик сделал глоток.
— Полегче. — Она рассмеялась.
Теперь его глаза были широко открыты, он пристально смотрел на нее. Он уже был под ее чарами.
Да, малыш. Я тоже.
— У него такие выразительные глаза, — сказала она.
— Это правда. Моя мама говорила, что у меня в этом возрасте были такие же глаза.
Керриган сделала такой глубокий вдох, что казалось, будто она наполняет им все свои легкие. Затем она торопливо выдохнула:
— Ладно.
— Что ладно?
— Ладно, я больше не сержусь на тебя.
— Ты злилась на меня, когда я целовал тебя прошлой ночью?
— Да.
— И когда мы смотрели кино?
— Да.
— Но больше нет.
Она покачала головой.
— Нет, но ты ходишь по тонкому льду.
— Тогда я буду вести себя как можно лучше. — Я улыбнулся так широко, что у меня заболели щеки. — Сходи со мной на свидание. Сегодня.
— Я не могу. Сегодня вечеринка в честь девяностолетия моей бабушки. Мы устраиваем большой праздник в общественном центре. Это будет утомительно и эмоционально изматывающе.