В этот момент у автостанции показалась Марика с Тенисоном.
— Марика, смотри! Какой приятный сюрприз! Поэт собственной персоной. Так я и думал. Как сказал бы мой пес: Рандава не такой уж большой город.
Марика особой радости не проявила.
— Добрый вечер, мы вас искали в гостинице, — проговорила она, окинув его быстрым, ничего не выражающим взглядом.
— Что-нибудь о Либе?
— Говорят, вы были при этом.
— А сейчас как ее самочувствие?
Марика пожала плечами.
— Ничего не известно. Бирута пошла к ней.
— Далась вам эта Либа! — постреливая глазками, обронил Тенисон. — В ней бес сидит, как ей не беситься. Иначе и быть не могло.
Тенисон вел себя странно. Точнее говоря, загадочно. Улыбался во весь рот, но руки не подал.
— Вот прекрасно, что мы с вами здесь встретились. В самом деле, прекрасно...
Марика, нахмурившись, отвернулась.
— Извините, я должен уйти, — сказал он.
— Уйти? — Тенисон пронзил его взглядом. — Что за глупости! Сейчас подойдет автобус.
— Ну и что, пускай подходит.
— Пять минут — и автобус будет здесь.
— Вы кого-то ждете?
— Никого в особенности. Но, может, кое-кто и приедет.
Тенисон, потирая ладони, изучающим взглядом смерил Апариода. Профессор, казалось бы, не замечал Тенисона, сидел, уставившись на бензоколонку, не выражая желания участвовать в разговоре.
В голосе Тенисона таилась какая-то угроза. Что могло означать его «но, может, кое-кто и приедет»? Должно быть, Тенисон кого-то ждал, хотел, чтоб и он присутствовал при этой встрече.
— Чем вы занимались сегодня? — спросила Марика. — Разгадали, наконец, свою головоломку? И, наверно, очень удивились.
Он не мог себе представить Либу, пишущую письма. Он не мог себе представить Либу и на больничной койке.
Большие часы отставали. По его часам автобус запаздывал уже на две минуты.
— Как хорошо, что мы встретились. А то я забеспокоился, решил, что уехали.
— Мы у реки играли в волейбол, вдруг прибегает Валда, кричит: «Девочки, Либа разбилась. В окно выбросилась. Из ревности».
— Большие часы отстают.
— Ничего, минутой раньше, минутой позже... Вдруг возьмет и нагрянет какой-нибудь добрый знакомый, и случится, скажем, чудо. Добрый знакомый или...
— Варис, да перестань! Какой ты все-таки, прости, зануда. Не удивлюсь, если и ты когда-нибудь в окно выбросишься.
Улыбочка на лице Тенисона заметно покривилась.
— Спасибо, дорогая. На это можешь не рассчитывать. У нас в армии один с тригонометрической вышки свалился. В общем-то повезло, внизу был густой ельничек, отделался царапиной, только с тех пор заикаться стал.
— Пожалуйста, не обращайте на нас внимания, если вы торопитесь...
— Успокойся! Никуда он не уйдет.
Ничего хорошего это не сулило. Намеки Тенисона становились все более прозрачными.
Они переглянулись. Личину напускного добродушия на лице Тенисона теперь сменила этакая маска застывшего в боевой стойке боксера — трезвый, холодный, сосредоточенный взгляд.
У него дрогнуло сердце, даже в глазах помутилось, но он заставил себя выдержать этот взгляд. Тенисон ничего не должен прочесть на его лице. По крайней мере, того, чего ждал и надеялся прочитать.
— Давайте вот о чем условимся. Здесь проводится торжественная встреча с поэтом Александром Драйской. Идет?
— Варис, угомонись же! Письма писала Либа. Неужели тебе недостаточно?
— Как раз наоборот... А вот и автобус!
— Дурак... Надеюсь, ты хоть...
— Не волнуйся, мышонок. Все будет, как в лучших домах.
Такого оборота он не ожидал. Тенисон над ним открыто издевался, а он не знал, что ответить. Стоял истуканом. Но, может, так оно и лучше. Сейчас все разъяснится. Сейчас...
Автобус остановился, его окружила толпа встречающих. Раскрылись двери. Будто под напором, изнутри выскакивали пассажиры, раскрасневшиеся, помятые, измученные, с сумками, узлами, чемоданами. Детская коляска вылетела, точно гильза снаряда. С людским потоком плыли гитары, увядшие букеты, какие-то ветки.
— Подойдемте поближе, — сказал Тенисон. — Отсюда что-то не видать.
Толпа вскоре схлынула. Последней вылезла старушка с корзинкой, в ней, высунув голову, квохтала курица. Шофер ходил вокруг машины, проверяя покрышки. Кондукторша закрывала окна.
— Что-то не вижу, — разочарованно протянул Тенисон.
Марика стояла, демонстративно повернувшись спиной к автобусу. Тенисон все еще озирался.
— Нет... Что за черт!
Взгляды их встретились.
— Ваш пес, должно быть, ошибся...
— Ну, это как сказать.
— Пошли, — бросила Марика, — чего тут без толку торчать. Покривлялся, и будет. Вы тоже к центру?
— Нет, — сказал он, — на вокзал.
— Уезжаете?
Он не ответил.
— Пошли! — Марика дернула Тенисона за рукав.
— Одну минутку...
Тенисон, закурив сигарету, презрительно ухмыльнулся.
— Еще пару слов, дорогой поэт. Я вас разыскивал в гостинице.
— Да, вы говорили.
— Я спросил, не проживает ли у них некий Александр Драйска. Мне ответили, что нет.
— Все верно. В полдень я съехал.
— Это было не сегодня. Вчера утром,
— Забавно.
— Я тоже так думаю, — многозначительно протянул Тенисон. — И, несмотря на это, как помните, я разыскал вас. У моего пса отменный нюх. Не правда ли?
Они стояли лицом к лицу. Тенисон снова хмыкнул, помахал рукой.
— Счастливого пути, приятель. Куба си, янки ноу!
17
— Итак, никто не приехал...
Он даже вздрогнул от неожиданности. Тенисон и Марика уже были далеко,
— Никто.
Про Апариода он успел забыть. Профессор сидел на скамейке, пиная камешки под ногами.
— Вот она жизнь! К одним приезжают, к другим нет.
— К вам тоже не приехали?
— Ко мне? — В голосе Апариода прозвучали досада и горечь. — С чего вы взяли, что я кого-то ждал? Недоразумение, и только. А недоразумения рано или поздно разъясняются.
— Простите. Я пойду.
— Куда?
— В больницу.
— Незачем идти. Я отвезу вас.
— Спасибо, тут недалеко.
— Далеко ли, близко, не имеет значения.
Ему хотелось поскорее остаться одному. Хотя бы ненадолго. Сейчас главное все спокойно обдумать. Рассиживать здесь с Апариодом не имело смысла.
— Спасибо, я все-таки пойду.
— Не болтайте ерунды. Это кретинизм! Я как раз поеду мимо больницы.
Апариод сделал несколько шагов, помахал таксисту. Машина стояла с сигналом «занято», очевидно ждала кого-то. Шофер был тот самый, возивший его в похоронное бюро.
— В больницу, — сказал Апариод, усаживаясь впереди.
— Что, там опять придется долго ждать? — спросил шофер.
— Не ваше дело. Езжайте.
— Я простоял двадцать две минуты.
— Это входит в ваши обязанности.
— Но так я не выполню плана.
— Не судите о том, чего не знаете.
Не надо было садиться в машину. Зачем же он сел? Конечно, переспорить Апариода было делом безнадежным. К счастью, до больницы недалеко.
Они переехали мост. Дребезжа и громыхая, машина взбиралась в гору.
— Стоп! Остановите!
Шофер не захотел остановиться на крутом склоне, притормозил только на площади у памятника. Апариод тотчас раскрыл дверцу, вылез из машины. От моста с зонтом под мышкой, со связкой книг в руке бодро шагал Гатынь,
— Садитесь в машину!
Гатынь как будто не сразу узнал Апариода — на крик его не обратил внимания и, только подойдя совсем близко, оживился.
— А-а! Это вы!
Он не стал упираться, быстро сел в машину, но сначала впихнул свою ношу.
— Вы же собирались на рыбалку, — сказал Апариод, косясь на стопку книг.
— Нашлось более срочное дело. У одной тетеньки завтра дом собираются сносить. Так я отфильтровал чердак.
— По-своему тоже рыбалка. И как улов?
— Грех жаловаться: семь «Видземских календарей» Деккера, начиная с тысяча восемьсот пятьдесят первого года.
— Мелкота. Уж коли кинулись на охоту за календарями, это, скажу вам, не добыча. У меня где-то на чердаке валяется «Видземский календарь» тысяча семьсот девяносто второго года, изданный рубенским пастором Гардером в поместье «Кегельмуйжа».
— Девяносто второго — ни в коем случае. Как всем просвещенным людям известно, Гардер в своем поместье «Кегельмуйжа» издавал «Видземские календари» лишь до тысяча семьсот девяностого года. А с тысяча семьсот девяносто второго по тысяча восемьсот десятый год их в Риге печатал Миллер.