— Проходите! — с кислой улыбкой пригласил лысый и подал плотную руку: — Киреев. Чем могу служить?
— Мартыненко, — отрекомендовался Матвей Алексеевич. — Приехал за медикаментами.
— Так, — сказал Киреев, усаживаясь за стол, заваленный бумагами и свертками. Внимательно прочитав мандат, выданный фельдшеру Мартыненко в Хабаровске, он небрежно сложил бумагу и вернул ее обратно.
— Были от вас. Говорил им русским языком: придется подождать. Сейчас у нас нет в наличии ничего из того, что вы просите. — И решительно пристукнул ладонью по столу. — Вот так!
Матвей Алексеевич опешил.
— Но я не могу ждать, понимаете вы! Не могу! Люди у меня...
— Вы не кричите на меня, гражданин, — ледяным тоном сказал Киреев. Его зеленоватые глаза смотрели с плохо скрываемым раздражением. — И там нужны медикаменты и прочее. Надо ждать.
— Постойте, как же так, товарищ Киреев... — начал было фельдшер.
— Вы забываетесь... — хмурясь, сказал Киреев.— Пришли в советское учреждение и ведете себя недостойно. Я занят, можете идти.
— Никуда я не уйду, — сдерживая нарастающий гнев, ответил Матвей Алексеевич. — Я отсюда никуда не уйду, пока вы не дадите медикаменты и белье. Вы же интеллигентный человек, Киреев. Вы не можете так поступить. Вот пришел к вам раненый человек, и вы — хотя вам не положено по должности — не отказали ему в помощи. Так ведь?
— Долг требует... — с заметной растерянностью произнес Киреев, быстро взглянув на Матвея Алексеевича.
— Вот видите, долг... Кстати, кто этот раненый, что с ним?
— Пустяки, — махнул рукой Киреев. Судя по кислой улыбке, вопрос Матвея Алексеевича почему-то не понравился ему. — Лесоруб. Суком зашибло. Так медикаменты, говорите?
— И белье, — обрадовался Матвей Алексеевич, почувствовав перемену в его настроении. — Кое-что из хирургических инструментов неплохо бы.
— Вон как, инструментов. Хитры же вы, Мартыненко, — скрипуче рассмеялся Киреев, хотя глаза его оставались настороженными. — Я, конечно, малость погорячился, — продолжал он, сняв очки и протирая стекла платочком. — Но войдите в мое положение. Каждый требует, каждый угрожает, а я что могу сделать? Вы же знаете, что любой золотник лекарства мы привозим из Москвы. Приходится быть прижимистым. Жизнь научила. Ну, вам я что-нибудь устрою. Реестрик у вас с собой?
Матвей Алексеевич подал заранее заготовленный список лекарств и белья. «Совесть заговорила, — с удовлетворением подумал он. — Огрубел на такой работе, но все же человек вполне интеллигентный».
Киреев разрешил получить почти все, что просил Матвей Алексеевич, любезно проводил его до двери, даже осведомился, где он намерен ночевать.
Томившийся в ожидании Иннокентий, узнав, что Матвей Алексеевич выпросил лекарства, обрадовался. Они побывали на складе и под вечер пришли ночевать к секретарю исполкома. Попросив на время в местной больнице инструмент, Матвей Алексеевич ловко вырвал зуб секретарю.
— Вот бы нам такого врача! — восхищался секретарь, пропустивший на радостях рюмочку разбавленного спирта.
Ночью Матвей Алексеевич ворочался на узкой и короткой, не по росту, кровати и перебирал в памяти, что ему предстоит сделать завтра. Припомнилась кислая физиономия Киреева, подписывавшего реестр, рожа усатого пациента с такими знакомыми глазами. Где он видел такие глаза? И вдруг припомнил, где видел, даже привстал с постели. Ну. это вздор! То давно — в прошлом!
Он тогда жил с Грушей в селе Полетном, работал и медпункте. Трудный 1919 год. В крае свирепствовали японские оккупанты и белогвардейские банды Калмыкова. В Полетном народ жил крепкий, не жаловался на здоровье, и практика у Матвея Алексеевича была не особенно обременительной. Поэтому он мог уделить время и партизанскому походному госпиталю, тайком наведываться к своим пациентам в тайгу. Иной раз посылал вместо себя Грушу.
В апреле в село пришел карательный отряд. Безвинных людей насмерть засекали нагайками и шомполами, живыми закапывали в землю. Как-то ночью к фельдшеру Мартыненко пришел связной партизан и передал приказ: «Прятаться тебе надо, Матвей Алексеевич, и чем скорее, тем лучше. Есть слухи, что прознали про тебя». Но скрыться фельдшер не успел, его схватили.
Когда это случилось, Груши дома не было, и она не знала, какая беда стряслась с мужем. Только поздно вечером сообщили соседки об аресте Матвея Алексеевича.
А ночью она ушла в тайгу, чтобы просить помощи у партизан.
Матвей Алексеевич томился в школе, которую каратели приспособили под тюрьму. В тесной комнате— человек сорок. Рядом примостился на полу пожилой шахтер.
Под вечер всех арестованных выгнали во двор, построили. Пьяный офицер-калмыковец ходил перед строем и с ухмылкой говорил: