— Ничего мне, Матюша, не нужно, когда мы рядом...
Матвей Алексеевич медленно брел узкой тропкой среди высокого вейника, эго было любимое его место для прогулок. Солнце только что скрылось за дальним хребтом, но уже зажигались первые звезды. Он миновал последнюю фанзу и углубился в лес. И вдруг услышал слабый стон. Прислушался. Стон повторился, потом кто-то громко вскрикнул. Женщина! С бьющимся сердцем Матвей свернул с тропы и, преодолев густые заросли орешника, очутился перед небольшим шалашом. Шалаш был сооружен кое-как из веток и березовой коры. У входа дымил костер. Из шалаша вышла старая нанайка. Старуха, видимо, не ожидала увидеть русского и несколько мгновений молча смотрела на пришельца. Узнав лекаря, сказала испуганно, загораживая вход в шалаш:
— Нельзя туда... бары...
Матвей Алексеевич слыхал и раньше, что нанайцы поселяют рожениц в таких вот шалашах, предоставляя их самим себе. Только старухи приносят роженицам пищу, поддерживают огонь, чтобы не донимали несчастную комары и мошки. Хорошо, сейчас лето, тепло, а что, если зимой?..
— Давно кричит? — отрывисто спросил он. Старуха показала два пальца: два дня. Два дня, значит роды неблагополучные, требуется немедленная помощь.
— Ты вот что, мамаша, беги скорее в стойбище, позови Грушу. Поняла? И еще кого-нибудь приведи. Надо ее унести отсюда, пока не поздно. Умереть может. Беги!
Старуха скрылась в кустах. Матвей Алексеевич протиснулся в шалаш, нащупал в темноте руку женщины. Она впала в беспамятство. Пульс был слабый. Фельдшер разобрал одну сторону шалаша. Потом сделал из жердей и ивовых прутьев носилки, связав их тряпками, попавшими под руку. И только когда все было готово, почувствовал, как его охватывает негодование. Оставить беспомощного человека в тайге одного, без присмотра! И кого тут винить? Попробуй втолкуй, что они поступают плохо, — не поймут, скажут: всегда так было. А надо, чтобы поняли, чтоб изменили свои взгляды.
Обуреваемый такими мыслями, Матвей Алексеевич не заметил, как спустилась ночь. Подбросил в костер хворосту, стало светлее.
В кустах послышался треск. Кто-то бежал. «Молодец старуха, позвала людей», — подумал Матвей Алексеевич.
В свете костра возник молодой нанаец с охотничьим ножом в руке. Как кошка, прыгнул он вперед.
— Уходи, убью тебя! — закричал он, размахивая ножом.
Матвей Алексеевич быстро оценил обстановку: если сразу не ударил, так и не ударит. Овладев собой, он сказал как можно спокойнее:
— Никуда я не уйду. Это твоя жена? Ее надо немедленно перенести в больницу, иначе умрет.
— Нельзя в стойбище! — кричал нанаец. — Здесь пусть. Тебя кто звал? Иди домой, а то убью!
— Как ты не поймешь, — убеждал Матвей Алексеевич. — У нее трудные роды, она может умереть.
— Закон такой, чтобы в тайге женщина была,— не унимался нанаец. — Не нарушай, лоча, наш закон! Умрет — пускай умирает. А то еще черта родит. Тебе какое дело?
Нанаец подбежал к женщине, безучастно лежавшей на земле, схватил ее под мышки и потащил в полуразобранный шалаш.
Самообладание покинуло Матвея Алексеевича. Подскочив, он вырвал из рук нанайца бесчувственное тело женщины. Нанаец извернулся, крепко вцепился в грудь фельдшера и другой рукой потянулся за ножом. Матвей Алексеевич рывком оттолкнул от себя нанайца, ударил в лицо. Словно мешок, нанаец рухнул на траву и затих. Поправляя порванную рубаху, Матвей Алексеевич зорко следил за противником, но нанаец не подавал признаков жизни. Мартыненко испугался: а вдруг убил этого ревнителя таежных обычаев? Его бросило в жар от такой мысли. Впервые в жизни он ударил человека. И может быть, убил! Матвей Алексеевич с отвращением глянул на свои тяжелые кулаки, но, опомнившись, кинулся к нанайцу. Тот зашевелился, приподнялся.
— Ты прости меня, брат. Не хотел я,— бормотал смущенный Матвей Алексеевич. — Сам виноват, зачем за нож схватился...
— Кричи, ругай, зачем бей? — плачущим голосом проговорил нанаец.
— А если ты с ножом, то как с тобой разговаривать? — отвечал Матвей Алексеевич, довольный, что все обошлось благополучно.
— Чего ножом, чего ножом? — обиженно зачастил нанаец. — Закон нарушаешь, пугать хотел. Шаман что скажет? Что старики скажут теперь Ивану Бельды? Жену не защитил, как с ним в тайгу на охоту идти?
Нанаец, раскачиваясь, сидел на траве, и в голосе его звучали злые слезы.
Внезапно их обоих испугал истошный крик роженицы. Они бросились к ней.
— Помоги, — властно приказал нанайцу Матвей Алексеевич. Охотник повиновался. Когда женщину уложили на носилки, Мартыненко встал впереди. Бельды сзади. Но вдруг Бельды опустил носилки на землю.