— А он скоро придет? — осведомился Матвей, обвязывая голову Грушиным платком, чтобы не досаждали комары.
— Кто его знай, — неопределенно ответил Иннокентий и скрылся в кустарнике.
Тихо в тайге днем, но еще тише ночью. Только комары звенят в воздухе. Лицо горит от укусов этих ненасытных тварей, а до утра еще далеко. Матвей Алексеевич с особым уважением думает о необыкновенной выносливости Иннокентия, его терпении и стойкости. Быть охотником — не такое уж легкое дело.
Пожалуй, и двух часов не просидел в скрадке Мартыненко, а уже заломило ноги, ноет спина от неудобной позы, так и хочется махнуть на все рукой и поразмяться, ополоснуть в речке пылающее от укусов лицо. Да и молчание надоедает. Иннокентий не издает ни единого звука.
— Иннокентий! — тихо позвал Матвей Алексеевич. Иннокентий не откликнулся. Фельдшер улегся поудобнее. Ветки затрещали под тяжестью его тела. Вспомнив, что Иннокентий наказывал сидеть тихо, Матвей Алексеевич постарался больше не шевелиться и уже стал дремать, когда раздался призывный рев лосихи.
— О-о-о! — загудело совсем рядом.
«Иннокентий гудит», — догадался Матвей Алексеевич. Сон как рукой сняло.
Страстный зов далеким эхом отозвался в тайге. И снова надолго установилась тишина.
Призывал ли еще лося берестяным рупором Иннокентий, Матвей Алексеевич не знал. Он уснул. Очнулся, когда небо окрасилось в розовый цвет. Было светло. Не шелохнувшись, стоял камыш. В дальнем конце залива четко виднелась большая коряга, засевшая на мели. Причудливые корни коряги торчали над водой.
Вечером коряги не было. Значит, принесло течением.
Но что это? Коряга закачалась и двинулась к берегу, где засели охотники. Теперь, когда коряга подплыла ближе, выйдя из тени на освещенное место, Матвей Алексеевич понял, что это рогатая голова огромного сохатого. И сразу гулко забилось сердце. Он невольно посмотрел в сторону кустов, где притаился Иннокентий. Не спит ли старик? Руки дрожали, крепче сжимая берданку. Никогда он не предполагал, что в нем таится такой охотничий азарт: видно, до поры дремали в нем эти чувства.
А сохатый неторопливо подплыл к берегу, остановился в зарослях ира. Над водой показалась темная спина, мохнатая холка. Лось с шумом втягивал ноздрями воздух, потом опускал голову в воду, ловя на дне лакомые стебли. Поднимая голову из воды, сохатый быстро жевал стебли, чутко прядая ушами. Вода ручьями стекала с горбоносой морды. Постепенно он выходил на мелководье. Когда Матвею Алексеевичу показалось, что зверь, добравшись до прибрежных тальников, скроется, рядом раздался оглушительный выстрел. Облачко дыма таяло над кустами, где сидел Иннокентий. Сохатый подпрыгнул, резко повернулся и огромными скачками ринулся прямо в сторону Матвея. У Матвея замерло сердце: «Раздавит. Бежать...» Но тут Иннокентий выстрелил второй раз. Сохатый, глухо застонав, упал в нескольких шагах от фельдшера.
Из кустов показался Иннокентий. Старик подошел к сохатому, внимательно осмотрел его и крикнул:
— Вылазь, Матвей, шкуру снимать будем!
Матвей прохаживался по лужайке, размахивая затекшими руками. Иннокентий расчищал место вокруг сохатого, чтобы удобнее было свежевать зверя. Они с трудом перевернули тушу на другой бок. Иннокентий умело орудовал острым ножом, снимая лосиную шкуру.
— Однако, пугайся, Матвей, маленько? — хитро щурился Иннокентий.
— Не маленько, а здорово напугался, — честно признался Матвей Алексеевич. — Этакая громадина летит на тебя, как снаряд. Затоптал бы насмерть. — При одном воспоминании мурашки поползли по спине.
— Тебя не видел, к тебе не бежал, — уверенно возразил старик. — На меня прямо бежал, на выстрел. Очень сердился сохатый.
Поразмыслив немного, Матвей Алексеевич согласился с Иннокентием. Раненый зверь бежал прямо на него, на охотника. Да и упал сохатый, сраженный наповал второй пулей, у скрадка Иннокентия. Фельдшер восхитился выдержкой старого охотника, пославшего пулю в бегущего на него зверя.
— Промашку дал, — сокрушался меж тем Иннокентий. — Второй патрон портил. Всегда с одного выстрела бил сохатого. Старею, однако...
Вскоре недалеко от сохатиной туши весело горел костер, и в котле варилось мясо. Потянуло вкусным запахом свежины.
Иннокентий вырезал часть губы сохатого и с аппетитом стал жевать.
— На, попробуй, Матвей, — протянул он кусок сырой губы, похожей на березовый гриб. — Шибко вкусно. Губу только охотник ест.
Матвей Алексеевич попробовал... и с отвращением выплюнул. Иннокентий засмеялся, глядя на брезгливое выражение лица фельдшера. Зато с большим аппетитом ел Матвей Алексеевич вареную сохатину.