Занятые едой, они не заметили, как к берегу причалила лодка. Из лодки вылез человек и по-звериному тихо подошел к костру.
— Приятного аппетита, господа! — насмешливо сказал гость, присаживаясь к огню. Обвисшие усы, узко поставленные к переносице глаза...
По глазам Матвей Алексеевич сразу признал в пришельце лесоруба, делавшего перевязку у Киреева. Там, в полумраке сеней, он не мог хорошо его рассмотреть. Теперь гость произвел еще более неприятное впечатление. В голосе, во всем облике незнакомца было что-то отталкивающее, грубое, вызывающее. Вместо щегольских галифе и кавказской рубахи на нем были кожаные штаны, замасленный френч английского образца с распоротыми под мышками швами. Голова была повязана платком, поверх платка порыжевшая офицерская фуражка.
— Я вижу, вы не гостеприимны, — продолжал в том же тоне пришелец. — Ну, я не привередливый, могу и напроситься. — Он снял с плеча карабин, положил его рядом и бесцеремонно заявил: — Со вчерашнего дня, признаться, ничего не жрал.
Гость вытащил из ножен, болтавшихся у пояса, острый нож, запустил грязную руку в котел и достал изрядный кусок сохатины. Он ловко резал мясо у самых губ и громко чавкал, не обращая внимания на Мартыненко и Иннокентия.
Матвей Алексеевич бросил взгляд на старика. По растерянному выражению лица Иннокентия догадался: старик боится гостя и, возможно, знаком с ним.
Иннокентий подбросил в костер сырых веток, и густой дым на мгновение закрыл их от взора непрошеного гостя. Иннокентий быстро прошептал:
— Бандит... Плохо!
— Вы о чем там шепчетесь? — насторожился пришелец, обгладывая кость крепкими желтыми зубами. — Признали небось? Ну и признавайте. Я-то вас хорошо знаю. Ты — лекарь, — указал он на Мартыненко. — В Тайхине живешь. А ты — Кешка. Я всех в тайге знаю. На сотни верст... И меня знают, — не без хвастовства добавил он. — Слыхали о Ваньке?
«Ванька-калмык! Предводитель банды!» Давно забытое вновь встало перед Матвеем Алексеевичем. Эти узко поставленные, наглые глаза, эти зубы! Он узнал того офицера-калмыковца, который расстреливал людей в Полетном.
Наверное, что-то такое прочитал в его глазах бандит: он весь подтянулся, бросил недоеденное мясо в котел, отер губы, не сводя сверлящего взгляда с Мартыненко.
— Я знаю, о чем вы оба думаете. Хотите схватить? Не таких видел!
Быстрым движением калмыковец поднял винтовку и нацелился в грудь Матвея Алексеевича.
— Я бы с вами не очень церемонился, да шухер лишний мне ни к чему. Старик, складывай в мешок сохатину, живо! Потом в лодку снесешь. Некогда мне с вами дипломатию разводить. Поторапливайся. А ты, лекаришка, не рыпайся, я птицу влет бью.
Чувство беспомощной злости охватило все существо Матвея Алексеевича. Он вспомнил предостережение Петра и проклинал себя за беззаботность. Броситься на бандита? Но их разделяет костер. Иннокентий? Старик, парализованный страхом, безропотно выполняет приказание калмыковца. Трясущимися руками он торопливо вталкивал мясо в мешки, припасенные Грушей. Два мешка уже перенесены в лодку. Ружье! Матвей Алексеевич покосился в сторону берданок, висящих на суку ивы. Далеко...
— На ружье поглядываешь? — насмешливо заметил бандит, угадав мысли. — Сиди лучше. Не так уж я прост, как ты полагаешь.
Запыхавшийся от быстрой ходьбы с грузом Иннокентий вернулся за очередным мешком. Калмыковец не обращал внимания на старика, привыкший к беспрекословному подчинению таежных охотников. Но здесь произошло то, чего не ожидали ни бандит, ни Мартыненко: нанаец вдруг кинулся на бандита, пытаясь вырвать из его рук винтовку. Бросив ее, бандит подмял Иннокентия и вцепился ему в горло. Матвей Алексеевич опомнился, схватил винтовку и ударил калмыковца прикладом. Ударил неумело, — бандит, матерно ругаясь, вскочил и кинулся в кусты.
— Стреляй, уйдет! — прохрипел полузадушенный старик.
Матвей Алексеевич выстрелил наугад. Прислушался. Треск сучьев раздался под кручей берега.
— Живой! Беда, Матвей! — взмахнул руками старик. — Еще стреляй. Худо, если уйдет! — И сам схватил берданку.
Они увидели Ваньку у самой воды. Оба враз выстрелили, но промахнулись. У охотника дрожали руки и плохо видели заслезившиеся глаза, а Матвей Алексеевич вообще плохо стрелял.
Ванька скрылся за большим валуном, кричал, надсаживаясь:
— Ребята, ко мне!
— Беда, Матвей! — дрогнувшим голосом сказал Иннокентий. — На том берегу много люди есть. Тоже калмыки. С ружьями. Они к Ваньке, однако, бегут. Уходить надо. В лодку скорее, — тащил он Матвея Алексеевича, испуганно оглядываясь.