Матвей Алексеевич невольно морщится, видя такое пиршество. Привычка есть сырую рыбу, недоваренное мясо, общение с собаками заражают детей болезнями. Недавний осмотр это подтвердил. А попробуй-ка отучить от этого людей, уверенных, что сырая рыба очень полезна человеку! Придется вести настойчивую борьбу.
Когда Мартыненко покидал рыбаков, Кирилка предупредил:
— В школу сегодня приходи, Матвей Алексеевич, учиться начинаем.
Матвей Алексеевич задержался в больнице и пришел в школу, когда урок уже начался. Под низким потолком классной комнаты горели две лампы-«молнии». За партами сидели человек пятнадцать мужчин. В углу, у самой двери, пристроились две девушки. Трудно им было сдерживать смех, они закрывали рты ладошками и нагибались к партам.
Иннокентий, в новой рубахе, сидел чинно, положив темные, узловатые руки на парту. Перед стариком лежала раскрытая тетрадь и желтый карандаш. Рядом с ним Кирилка. Он напряженно слушал объяснения учительницы. Аня была в строгом коричневом платье, на плечах голубая косынка, волосы гладко причесаны. Голос у нее звучал немного торжественно, движения были плавные, неторопливые. «Смотри, какая у девчушки выдержка. Словно ей не впервой начинать учебный год, да еще с такими необычными учениками», — с удивлением подумал Матвей Алексеевич и, взглянув на жену, понял, что она тоже восхищена Аней.
На черной доске рукой учительницы написаны буквы «А», «Б». А ниже — черточки, палочки, крючки, какие обычно пишут первоклассники. Такие же крючочки и палочки в тетрадях взрослых учеников. У иных они получились корявыми, похожими на веточки тальника, у других ровными, почти такими же, как те, что изобразила на доске Аня. Она проходит между партами и внимательно просматривает тетради.
Кирилку Аня похвалила. Парень вспыхнул от удовольствия. Он так старался, что сломал карандаш. Треск графитного стержня, очень слышный в напряженной тишине класса, вызвал смех у девушек-нанаек. Кирилка бросил на них обиженный взгляд и, пыхтя от досады, стал чинить карандаш охотничьим ножом.
Матвей Алексеевич внимательно вглядывался в лица и не нашел ни одного равнодушного. Кирилка — само внимание и прилежание. К этим чувствам примешивается еще что-то. Уж не восхищение ли красотой русской девушки-учительницы? На лице Иннокентия удивление, что он постигает премудрость говорящих знаков, как он почтительно называл буквы. Иногда он косился на дверь, видимо, подумывал о бегстве. Стыдно учиться старому рядом с молодыми. Несколько успокаивало его то обстоятельство, что учиться пришел и его родич, старший по возрасту. Наставив в тетради частокол палочек, Иннокентий вытащил из кармана трубку, закурил. Аня укоризненно покачала головой. Девушки в углу фыркнули. Хотя они шептались и посмеивались, но успевали и заполнять тетрадочный лист аккуратными знаками. Девичьи руки, привыкшие к игле, к вышиванию, лучше мужских справлялись с начертанием букв.
Груша подтолкнула Матвея, указала глазами на дверь. У порога, словно запоздавший школьник, стоял шаман Пору, исподлобья осматривал классную комнату. Потом он прошел к свободной парте, уселся неторопливо, снял круглую шапочку, какие носят нанайцы, отправляясь на охоту, и положил сухие руки на блестящую от черного лака парту. Аня, приняв его за ученика, принесла Пору тетрадку, желтый карандаш, шепотом спросила его фамилию.
— Актанка... — пробормотал Пору, впиваясь в лицо девушки единственным глазом. Указывая на доску, учительница тихо объясняла ему урок. Написала два-три крючочка на первой странице. Шаман неуверенно взял из рук учительницы карандаш и затеребил редкую бородку. Его голова нервно дернулась, когда он приметил Матвея. Он даже приподнялся, чтобы уйти, но передумал, уткнулся в тетрадь и стал чертить карандашом.
Матвей редко встречался с шаманом, но знал, что тот злобно ненавидит его, следит за каждым его шагом. Влияние шамана не ослабло, несмотря на растущее число друзей и почитателей русского лекаря. Веками воспитанный страх перед неведомыми духами, перед всемогуществом шамана, управляющего этими духами, не так легко рассеять. И часто по ночам слышались волнующий рокот шаманского бубна и визгливые звуки камлания. Это означало, что Пору пригласили полечить заболевшего обитателя стойбища нередко после того, как он уже побывал на приеме у русского лекаря. Встречаясь с Мартыненко, Пору язвительно и загадочно улыбался. Эта неприязнь болезненно задевала Матвея Алексеевича, хотя он и старался это скрыть.