Задолго до начала суда в школу, где должно было состояться заседание, собрался народ. Пришли даже женщины с маленькими детьми.
У стены, где висела классная доска, за сдвинутыми столами сидели члены суда, приехавшие из волости. В числе заседателей — старый нанаец, житель стойбища Тайхин и молодая нанайка из соседнего стойбища. Народный судья — женщина лет сорока. Ее волосы гладко причесаны, лицо доброе, усталое.
Старики удивлялись:
— Баба судить будет?
Отдельно, на скамье, сидела Сайла. Она со слезами на глазах обнимала своих детей и что-то нежно шептала им, изредка бросая тревожный взгляд в сторону ухмыляющегося чему-то старого Апы и китайца Вана, хмуро глядевшего в пол. Слабая улыбка промелькнула по бледному лицу молодой женщины, когда она заметила ободряющие жесты Груши и Марии. За это время Сайла сильно похудела. Ожидание суда, размышление о случившемся не прошли для нее бесследно. А тут еще тоска по детям, постоянная тревога о них...
В зале становилось шумно. Расшитые женские халаты оживляли картину собрания, придавая ему неповторимый колорит. Среди девушек и женщин было много миловидных. Потешны и милы были смуглые ребятишки с жесткими иссиня-черными волосами и черными, как вишни, глазами. Под потолком висела пелена табачного дыма. Уже не раз предупреждала судья, чтобы не курили, но мужчины забывали о ее просьбе.
Никто из жителей стойбища еще ни разу не видел, как судит советский суд. Нанайцы могли бы рассказать о скором и неправом суде купца-живоглота, отбирающего в счет никогда не уменьшающегося долга последнюю шкурку соболя, о суде старшинки, у которого виноватым всегда оказывался бедный и слабый, о зверской расправе побывавших в стойбище белогвардейцев и японцев. Сегодня судит сам народ. Строги и торжественны лица у представителей народа, сидящих за столом.
Суд начался с показаний свидетелей. Требовательный и строгий голос женщины-судьи не вязался с ее добродушным обликом. Вопросы ее были четки и кратки. Ван, Апа, Груша, владелец ружья Иннокентий вставали со своих мест и давали показания.
Ван говорил визгливо, сжимая кулаки, с ненавистью поглядывая на Сайлу, низко опустившую голову. Внимание, с которым его слушали, китаец принял за сочувствие, разошелся и закончил свое показание категорическим требованием: «Сайла должна умереть!»
— Свидетель, предоставьте суду определить меру наказания, — оборвала его судья. — Садитесь!
— За бедной женщиной гнались, как волки, братья Ван и Ли, — с возмущением говорила Груша. — Ей ничего не оставалось делать, как защищаться.
— Сайла должна умереть! — не унимался Ван.
— Свидетель Ван, если вы еще раз нарушите порядок ведения суда, я прикажу вам удалиться и оштрафую. — Угроза судьи подействовала, китаец умолк.
Иннокентий долго переминался с ноги на ногу, не зная, с чего начать. Народу много, все смотрят, растерялся старый.
— Иннокентий Бельды, ружье ваше? — спросила судья, указывая на стоявшее в углу комнаты ружье.
— Мое, — ответил Иннокентий. — Хорошее ружье. Давно покупал, пять соболей купцу отдал. — Он с сожалением посмотрел на свое ружье: вряд ли отдадут его, плохо дело.
— Зачем же вы оставляете ружье без присмотра, в открытом доме? — строго спросил защитник Сайлы, пожилой обрюзгший мужчина в золотом пенсне. Старый адвокат, он со скучающим лицом слушал свидетелей, перебирая лежавшие перед ним бумаги. Дело Сайлы он считал рядовым уголовным случаем.
— Зачем закрывать, ружье, однако, не убежит! — не понял вопроса Иннокентий.
— Выходит: убежало. Ружье попало в руки подсудимой Сайлы. И вот в результате — убийство. А его могло бы и не быть, — наставительно заметил защитник. — Прошу суд учесть это обстоятельство.
Иннокентий понял из слов защитника, что его обвиняют.
— Ружье в каждом доме есть, — обиделся старик. — В другой дом забежала бы Сайла, там взяла.
— А вы видели, как Сайла стреляла в покойного Ли? — спросила судья.
— Нет, я на рыбалке был.
— А как по-вашему, она должна была стрелять?
— Когда медведя в тайге встретишь, стрелять надо, — многозначительно заметил Иннокентий.
— Но ведь тут человек...
— Какой человек — все равно медведь, — махнул рукой Иннокентий и, не ожидая разрешения, сел на лавку.
Судья чуть заметно улыбнулась, пригладила на висках волосы и обратилась к Апе:
— Расскажите суду, как вы продавали свою жену.
Заискивающе улыбаясь, Апа поднялся с места, одернул подол новой рубахи.
— Я не продавал, так отдал. Ли — молодой, я — старый, Сайла — молодая.
— Апа поступил по закону, — глухо произнес чей-то голос.