Сайла метнулась исполнять приказания мужа.
Дом заполнили родичи. Люди расселись на низких канах, молча глядя на слабый огонь камелька, расположенного в центре дома. Около очага лежит лицом кверху на широкой доске Чокчо и изредка чуть слышно стонет. Апа хотя и жалеет сына, однако не забывает и о своих торгашеских делах. Он шепчет на ухо китайцу Ли, допущенному на камлание, что у Бельды Иннокентия есть меха, хорошие меха, и что их можно выгодно выменять у этого безмозглого старика. Но за посредничество, конечно...
Ли понимающе кивает головой.
— Шаман пришел... Пору Актанка пришел сам!.. — зашептались собравшиеся в доме.
Сайла подняла глаза, и страх сжал ее сердце.
На пороге стоял освещенный вспыхнувшим в камельке огнем шаман. Лицо его было обезображено глубоким шрамом — след встречи с медведем — хозяином тайги. Единственный глаз пылал как уголь. Длинные волосы падали на плечи, на подбородке торчала редкая седая борода.
Старая жена Апы и дочери кинулись ухаживать за шаманом, только Сайла осталась неподвижной.
Апа хотел прикрикнуть на нее, но сдержался: недостойно мужчине выказывать свои чувства на людях.
С помощью женщин шаман стал неторопливо готовиться к камланию. Он надел халат с бренчащими на подоле металлическими кольцами, бубенцами, серебряными полтинниками, такой же бренчащий широкий пояс. На поясе можно было увидеть металлические кольца, часть затвора от винтовки, гайку, неведомо как попавшую к шаману, зубы тигра. На патлатую голову шаман напялил меховую шапку, украшенную перьями. Потом он, сердито сопя, настрогал длинным острым ножом стружек и ловко свил из них браслеты для рук и ног. Шаман приказал жене Апы бросить в камелек ветки багульника. В доме сразу запахло сладковатой гарью. Готовясь, шаман отрывисто, словно лая, произносил короткие фразы. Все собравшиеся на камлание с уважением повторяли эти фразы, хотя смысл большинства слов шамана не был понятен им.
— У мальчика трудная болезнь, — шепотом передавали друг другу люди, догадываясь, о чем бормочет шаман.
— Шаман говорит: пока он готовится, пусть все маленько пошаманят, как кто может.
Мужчины и женщины вразнобой забормотали первые пришедшие на ум заклинания, раскачиваясь из стороны в сторону. Негромкий жалобный гул голосов волновал, сердце сжимали непонятная печаль и страх.
— Гэ... гэ... гэ... — ритмично повторяли женские и мужские голоса.
— Гэ... гэ... — тихо вторила Сайла, неотрывно глядя в лицо сына.
Но вот уже готов главный шаман Пору Актанка. Женщины бережно греют над огнем камелька священный бубен шамана. Горит единственный глаз шамана, взор его пронизывает темноту дома. Вот Пору дал знак, и ему надевают фартук — бэпи. Только большой шаман может надевать такой бэпи, расшитый таинственными магическими знаками. Пору тихо стукнул колотушкой по коже, бубен тихо пророкотал. Все смолкли. Взоры присутствующих теперь прикованы к шаману. Пору присел на корточки около огня и еле слышно стал напевать, вторя себе ударами бубна.
Рассерженным медведем ворчит шаманский бубен, непонятны слова заклинаний. Но постепенно все оживленнее становится диалог шамана с духами, все громче рокот бубна.
Пору встает с земляного пола и начинает ходить по кругу, в центре которого камелек с жаркими лиственничными углями и больной Чокчо. Шаман уже удалил мановением руки Сайлу, и теперь Чокчо с вселившимися в него злыми духами во власти Пору.
Вихляясь и подпрыгивая, шаман постепенно ускоряет бег. Он озирается по сторонам, иногда останавливается и впивается глазом в белеющие в темноте лица сидящих на капах, и те невольно отшатываются. «Хэс-хе!» — гортанным голосом угрожающе покрикивает шаман. Это он ободряет своих духов-помощников. Не в звуках ли бубна ответный шепот духов, прилетевших в дом на зов своего властелина?
Движения шамана все учащаются. Духи непослушны и ленивы сегодня. Шаман гневно упрекает их, называет обидными именами, плюет на них, язвительно хохочет, издеваясь над их нерешительностью. Вот он с ревом кинулся на одного духа, явно не желающего работать. Испуганный дух скрывается в очаге и улетает с дымом в трубу.
Но вот появились достойные помощники. Об этом можно догадаться по улыбке шамана, если можно назвать улыбкой гримасу обезображенного лица.
— Входит в дверь... в окно входит... — говорит шаман, и люди в почтительном страхе смотрят на двери, на окна. — Вино... табак... рыба!.. — сипло приказывает он.
На низком столике появляется угощение добрым духам, чтобы добрее были к Чокчо, чтобы с большей охотой взялись за изгнание злых духов из тела мальчика.