Счастливая мать с улыбкой смотрит, как Груша разворачивает пеленки.
— Как наша Антонина? Как наша пионерка поживает? — воркует Груша, осматривая ребенка.
Состоянием девочки остается доволен и фельдшер. Антонина — первый ребенок в стойбище, родившийся не в шалаше, а под крышей больницы.
Когда оборудовали больницу, Груша настояла, чтобы отгородили комнату и для родильного отделения. Поставили две койки. Иннокентий сделал две детские кроватки, покрыв их деревянные части затейливым орнаментом. Даже об игрушках позаботился, хотя Груша и говорила старику, что в кроватках будут лежать совсем маленькие несмышленыши.
Как-то к Матвею Алексеевичу пришел расстроенный Сергей Киле. Он вздыхал шумно и потихоньку про себя чертыхался.
— Что с тобой стряслось? — осведомился Мартыненко.
— Со стариками поругался, с тещей и тестем, — удрученно ответил Сергей. — Жена рожать собралась, ну и они уже устроили в тайге шалаш. Жену велят туда тащить, пока не поздно.
— Неужели потащишь? Ты с ума сошел, Серега!
— Зачем с ума! — обиделся Сергей. — Видишь: к тебе пришел. В больницу хочу жену привести. Спросить пришел, когда можно.
— А старики?
— Чего старики! Я муж! Я председатель! Чего старики? — кипятился Сергей, намеренно возбуждая себя, чтобы не сдаться на уговоры родителей.
В тот же день Эри привели в больницу. Это событие повергло в смятение стариков и старух; люди помоложе отнеслись к нему не с осуждением, а скорее с любопытством: что из этой затеи получится? У больницы толпились женщины, заглядывая в окошко на лежащую под серым одеялом Эри. Кое-кто пытался проникнуть в комнату, но Груша была непреклонна и никого не пускала.
И, конечно, в толпе любопытствующих были мать и отец Эри. Жаль родителям свое детище. Пропадет дочь, отступив от извечных законов предков. А если и родится ребенок живым, то болеть будет, потому что нельзя рожать в теплой комнате, о том любой таежный человек знает.
Родители настойчиво требовали, чтобы им возвратили дочь, обидными словами ругали глупого зятя, совсем потерявшего ум в этом сельском Совете.
Но пришлось старикам уйти ни с чем. Сергей пригрозил им, что отречется от них, если они не оставят в покое Эри.
Появления ребенка ждали не только Сергей и родители Эри, ожидало все стойбище. Ведь таинство рождения должно проходить в глухой тайге, среди природы, а тут председатель Киле решил поступить по-новому. Не ждет ли его большое несчастье?
Но Эри благополучно родила дочь. Едва она оправилась от родов, в больницу зачастили женщины-нанайки. Они с восхищением щупали белые как снег простыни, на которых лежала Эри, такую же рубашку, сшитую искусными руками Груши, смотрели ребенка, стараясь обнаружить какой-нибудь недостаток у смуглой девчушки. Но все было хороню. Мать счастливо улыбалась подружкам, потчевала их больничным обедом и невиданным еще в стойбище яблочным компотом. А мать Эри так и жила в больнице, беспокоясь о здоровье любимой дочки, и ее с трудом выпроваживали домой по вечерам.
Через десять дней Эри выписали. И опять сошлись люди, чтобы посмотреть на роженицу и ребенка. Груша сама укутала девочку и хотела уже вынести ее из дома, но родители Эри запротестовали:
— Нельзя выносить в двери, в окно подавай, — настаивали они.
Сергей только смущенно разводил руками: «Что с них взять: старики!»
— Но почему же обязательно в окно? — допытывался Матвей Алексеевич.
— Чтобы черт не нашел следов нашей внучки.
— Но ведь из шалаша тоже выносили ребенка?
— В шалаше дыру другую делают, следы путают, — поясняли старики.
Так и принял дочку Сергей через окно: решил на сей раз уступить старикам.
А после Сергею и Эри пришлось выдержать еще один бой с родителями и многочисленными родственниками, когда давали имя дочери. Были названы самые различные имена. Кто-то советовал по старому нанайскому обычаю назвать девочку «трухой». Дав такое неказистое имя, можно ввести в заблуждение злых духов, приносящих людям болезни и горе. В конце концов верх одержал Сергей, и девочку назвали Антониной.
После Эри уже две женщины родили в больнице, чем окончательно утвердили мнение, что нет вреда ни матери, ни новорожденному от того, что они находятся под крышей дома, а не в холодном шалаше, в тайге.
Приняв всех пациентов, Матвей Алексеевич отпустил Грушу и уже сам собирался покидать амбулаторию, как заметил в темном углу прихожей мальчика лет четырнадцати. Видно, он никак не мог осмелиться подойти к фельдшеру, уступая свою очередь другим.
Матвей Алексеевич пригласил парнишку к столу.