— Что у тебя?
— Отец прислал... — с запинкой произнес парнишка, уставившись глазами в пол.
— Ну, рассказывай, — ободрил его Матвей Алексеевич.
— Собака у нас обгорала, — осмелился парнишка. — Отец послал: «Пусть Матвей даст лекарство собаку лечить». Хорошая собака, — добавил от себя мальчик, вздохнув, — Вожак...
— Собак я не лечу, — мягко заметил Матвей Алексеевич.
— Говорили: всех лечишь, — поднял глаза парнишка.
Ну что с таким поделаешь! Мартыненко порылся в шкафчике, достал банку с мазью, подал мальчику.
— Попробуй помажь ожоги, авось выживет твой пес, — сказал он. Парнишка живо схватил склянку и выбежал из амбулатории.
Возвращаясь домой, Матвей Алексеевич вдруг вспомнил, что так и не проверил цены в кооперативной лавке. Решил, не откладывая больше, заняться этим делом. Можно ведь найти управу на обнаглевших мошенников. Жаль, что нет Петра Щуки. Жена его тоже в отъезде, на курсах кооператоров. Сергей Киле и другие соболюют. Но ждать их возвращения нельзя.
Груша поддержала мужа:
— Иди и проверь. Если что — судить надо таких мерзавцев. Только ты с ними будь осторожен. Про Чжана всякое говорят.
— Ну, мы с тобой калмыковцев не боялись, а Чжан-то нам не страшен, — усмехнулся Матвей Алексеевич.
Кооперативная лавка размещалась в доме, крытом гофрированным американским железом. По сравнению с убогими фанзами дом этот казался огромным. Один Апа Бельды имел еще такой дом, но и то поменьше размером.
Цепной пес яростным лаем встретил Матвея Алексеевича. На дверях висел большой замок. Ван открывал лавку, когда ему вздумается.
Мартыненко настойчиво постучал в ставню.
В доме ни звука. Матвей Алексеевич собрался было уходить, как дверь приоткрылась и показалась усатая голова Чжана.
— Доктор хочет что-то купить? — спросил Чжан, любезно улыбнувшись.
— Вы бы сперва пустили в лавку, потом спрашивали, — с иронией отозвался Матвей Алексеевич.
— Милости просим, заходите! — сияя, Чжан широко распахнул двери.
Входя следом за ним, Матвей Алексеевич подивился: где китаец так хорошо научился говорить по-русски?
Словно читая его мысли, Чжан обернулся и сказал:
— Вас удивляет, наверно, что я хорошо говорю по-русски? Но я родился и почти всю жизнь прожил во Владивостоке. Там научился, хотя русский язык, — в улыбке шевельнулись вислые усы, — гораздо труднее китайского. Да... товарищ Мартыненко.
«Товарищ» он сказал с запинкой, слово это для Чжана было явно непривычным, он легче сказал бы «сударь» или «господин».
Сразу за длинными темными сенями было просторное помещение, ограниченное с трех сторон прилавками. На стенах — полки, беспорядочно и неряшливо заваленные товарами. За прилавком стоял приторно улыбавшийся Ван. На улице сторож, тоже китаец, с грохотом открывал тяжелые ставни. В лавке становилось светлее.
— Очень рады, — не переставая скалить зубы, кланялся Ван, прижимая к груди тонкие нервные руки. — Вы давно не ходили в лавку. Груша мало-мало ходи, Матвей Алексеевич не ходи. Шибко плохо есть, а? — Ван хватался за вещи, разбросанные на прилавке, суетился, явно нервничал.
Мартыненко не хотел себе признаваться, что его очень тревожит предстоящий разговор, словно не он пришел уличать китайцев в обмане, а они его. Так всегда чувствуют себя честные люди, уличая негодяев.
— Вам что отвесить? Сахарку? — угодливо спро
сил Ван, заглядывая в глаза Матвея Алексеевича.— Вот сарпинка есть. Шибко хорошая сарпинка.
— Сарпинки не нужно, и сахару тоже. Я пришел как председатель ревизионной комиссии.
Лица торгашей вытянулись. Чжан быстро овладел собой, снова заулыбался, пригласил вежливо:
— О деле можно говорить в комнате. Прошу! — И буркнул несколько слов по-китайски своему племяннику.
Ван наклонил голову, скрылся в сенях.
Матвей Алексеевич прошел в небольшую комнату. Низенький китайский стол, на полу циновки. Но были и стулья. На стенах — шелковые полотнища с иероглифами.
Ван предложил гостю стул. Молчаливый и угрюмый сторож внес на подносе чайник и маленькие фарфоровые чашечки.
Чжан сам разлил чай, предложил гостю, учтиво поклонившись.
Матвей Алексеевич осторожно принял прозрачную, как яичная скорлупа, чашечку, отхлебнул. Напиток был ароматен. Мартыненко поставил чашку на стол и, избегая смотреть хозяину в глаза, сказал:
— Нанайцы жалуются, что вы их обсчитываете. Я пришел проверить, правильна ли жалоба. Покажите накладные на товары, прейскурант цен. Просьба моя понятна? Думаю, что вы — люди неглупые и понимаете, что рано или поздно любое мошенничество вскрывается. Не так ли?