Шаман выхватывает из камелька горячий уголь, кладет себе в рот, запивает водкой из маленькой чашечки. Так едят духи — помощники шамана. И еще уголь, и еще глоток. Теперь угрожающе гудит бубен в руках шамана. Бег его ускоряется. Непостижимо, как этот худой, изможденный старик может вызвать такие исступленные звуки. Из этого вихря звуков чуткое ухо завороженных слушателей уловило слово «Удер-шамани».
— О-о! Удер-шамани! — простонали люди, в страхе закрывая глаза. Самый страшный злой дух Удер-шамани.
Но Пору может победить злого духа. В бешеном темпе мечется он по кругу, размахивая руками, как крыльями. Ну, конечно, Пору превратился в орла, чтобы догнать Удер-шамани. Сейчас может совсем улететь из дома шаман, если его не удержать.
С кана вскакивает молодой мужчина и хватает за веревку, привязанную шаману наподобие хвоста. Пронзительный крик, и шаман падает на пол, корчась в конвульсиях. Ему льют на лицо холодную воду. Старик приходит в чувство, слабым голосом приказывает поднять себя.
— Петуха, — просит он.
Старая жена Апы подает шаману петуха. Он отрывает голову петуху, мажет кровью губы мальчика, пьет из кружки кровь сам и бросает тушку в темный угол. Пусть полакомятся добрые духи-помощники.
— Я отнял у Удер-шамани душу мальчика, — уверенно говорит Пору. — Она вернется в Чокчо, его душа. Сделайте бурхана, почитайте его. — Помолчав, Пору добавляет: — Улетел Удер-шамани. Грозился, однако, вернуться за душами других наших родичей. Много шаманить надо, чтобы победить злого духа.
— Много шаманить... много, — испуганно повторяют люди, с надеждой глядя на могущественного Пору.
Шаман вдруг шагнул к лежащему на полу мальчику, поднял руку, словно призывая к молчанию. Раздался низкий, сначала чуть слышный, постепенно нарастающий рев. Люди в испуге отшатнулись. Шаман опустил руку, метнулся к двери. Рев прекратился. Но вдруг, без участия шамана, снова закричал неведомый дух. Апа прислушался, на лице его появилась хитрая улыбка. Он потянулся к трубке, проговорил:
— Однако, пароход кричит.
Первый пациент
В полночь пароход достиг Соргона. Здесь высаживались только супруги Мартыненко. Матросы спустили шлюпку на маслено блестевшую под лучами прожектора воду. Знакомые помогали фельдшеру выгрузить багаж, говорили прощальные слова. Рыжебородый золотоискатель приглашал в Керби. Лодка уже отошла от парохода, а он все кричал:
— Обязательно побывайте в Керби! Понравится — работать останетесь... Народ у нас! На руках будем носить!..
Шлюпка ходко подошла к темному берегу. Кое-где волчьими глазами горели огненные точки: не то костры, не то жирники в окнах невидимых фанз. Залаяли собаки.
Груше стало не по себе, она зябко повела плечами: прохладно ночью на Амуре даже летом. Матвей Алексеевич понимал состояние жены, нашел в темноте ее руку, пожал: «Все будет хорошо, не трусь, Груша». — «А я трушу? Просто холодно мне...»
— Сюда, сюда, Матвей! — неожиданно послышался с берега мужской голос. В руках стоявшего у самой воды человека вспыхнул кусочек бересты и осветил его низкорослую фигуру. Матвей Алексеевич узнал нанайца Бельды. Шлюпка мягко ткнулась в берег. Матросы быстро вынесли багаж Мартыненко и отгребли к пароходу.
Несмотря на малый рост и худобу, Бельды ловко взвалил на себя два больших чемодана гостей и сказал:
— По моей дороге идите.
Стараясь не потерять из виду смутно белевшую впереди фигуру проводника, Матвей Алексеевич и Груша шли по тропинке, то и дело спотыкаясь о корни деревьев и болотные высокие кочки. Запахло гнилой рыбой. Вскоре показались очертания каких-то строений. Лениво сбрехнула собака. Где-то тоненьким голосом тянул плачущую ногу ребенок или женщина. Столько тоски и боли было в этом голосе, что Матвею Алексеевичу стало не по себе.
— Кто-то помер, однако, — равнодушно проговорил Бельды, остановившись, чтобы переложить чемоданы с одного плеча на другое. — Каждый день помирай... Совсем плохо...
Казалось, что конца пути не будет. Приходилось торопиться, чтобы не отстать от Бельды, шагавшего неутомимой ровной походкой. Лишь изредка он останавливался и предупреждал:
— Осторожно, яма тут.
Матвей Алексеевич предполагал, что старик ведет их к себе домой. Но Бельды вдруг свернул в сторону от стойбища. Об этом можно было догадаться по запаху: не так сильно стало вонять гнилой рыбой. Тропинка провела путников через густой кустарник, и внизу, под бугром, Мартыненко увидел яркий огонь, отражавшийся в воде. Горел, потрескивая, смоляной факел, прикрепленный к носу лодки. Две фигуры чернели в лодке. Один стоял с веслом на корме, другой сидел.