— Я так и предполагал, что ты будешь изворачиваться, — с ненавистью глядя на Киреева, проговорил председатель. — Петрович, — обратился он к секретарю, прикажи привести того, связного...
Матвей Алексеевич увидел, как побледнело лицо Киреева, задергалась в нервном тике щека. Словно слепой, он шарил позади себя рукой, пытаясь найти стул, и не мог. Петр, сидевший рядом, пододвинул ему стул, и Киреев мешком плюхнулся на сиденье.
Петрович скоро вернулся. За ним в комнату ввели заросшего, с багровым, обмороженным лицом медвежеватого верзилу в порванном полушубке и лохматой папахе. Сопровождали бандита двое парней, вооруженных охотничьими берданками. Арестованный остановился у стола председателя, озираясь вокруг. Заметил скорчившегося Киреева, зло усмехнулся.
— Вот, товарищи, это связной атамана Ваньки. Он принес записку Кирееву. Мы сняли с нее копию. Подлинник он, конечно, сжег. А его ответ попал в наши руки. Рассказывай, как было дело, обратился Кольцов к калмыковцу.
— Как было... Я всегда хожу, связь с Киреевым поддерживаю. Записки ношу от атамана. Так и на сей раз было. Все правильно, — простуженно хрипел калмыковец.
— Какого же огонька просил атаман? спросил Петр.
— Известно какого, — осклабился калмыковец. — Патроны нужны, порох.
— Он что, сам объявился с запиской? — спросил судья.
— Сам я, сам! — заторопился калмыковец. — Нет моготы больше скитаться в тайге. Решил: пускай пристрелют, пускай в тюрьму, но от Ваньки сбегу...
— Поздно одумался.
— Дурак потому, — согласился верзила. Гольный как есть дурак. Давно надо было бежать. Уговаривал Ванька: «Скоро белые выступят», из Китая, значит. Потом на японцев надеялся...
— А теперь на кого надеется? — спросил Петр.
— Видать, ни на кого. Озверел совсем. «Стрелять, — говорит, — надо всех, кто Советы поддерживает».
— Мерзавец!
— Вылавливать надо бандитов...
— Киреев-то, Киреев, собака!
— Сами теперь убедились, какой есть Киреев враг Советской власти, — вмешался председатель. Известно вам, что он был владельцем крупной аптеки во Владивостоке? Опиумом тоже не брезговал. Потом в контрразведку попал к Калмыкову. В Хабаровске по его вине сколько наших товарищей погибло!
— Ловко маскировался, гад!
— Уведите! — мотнул головой в сторону калмыковца и Киреева председатель. — Киреева отдельно посадите. А этого... накормите пока. в Хабаровск обоих направим, там разберутся.
Когда парни вывели арестованных, Кольцов сказал:
— Есть предложение создать отряд для борьбы с бандитами. Расположение их нам примерно известно. Отряд я поведу сам.
Предложение было принято единогласно.
С тягостным чувством покидал Матвей Алексеевич заседание исполкома. Он всегда испытывал омерзение, встречаясь с подлостью, и не понимал таких людей, как Киреев. А сейчас он упрекал себя: почему раньше не высказал своих подозрений? «Да, Петр прав, очень уж я доверчив и всегда ищу в человеке хорошее. А если бы Киреева не разоблачили, сколько он мог еще причинить зла!»
Петр остался в Сретенском. Мартыненко возвращался домой с той же почтовой оказией, с тем же ямщиком. Догорала вечерняя заря, когда выехали из леса. Усевшись поудобнее, почтарь начал неторопливо рассказывать какую-то длинную историю о способах лова калуги. Матвей Алексеевич рассеянно слушал старика. Монотонный звон бубенчиков убаюкивал, и он с трудом боролся с дремотой.
— Был у нас Степка-рыжий. Вот тот был удачлив рыбак, — гудел голос почтаря. — Так он однова подцепил калужину пудов на двадцать. Веришь, едва в лодку уместилась...
Искрился в лунном свете снег. Мохнатые лошадки, поседевшие от изморози, неутомимо бежали. Луна то скрывалась за тучей, то снова показывалась на темно-синем небе, заливая прибрежный лес, равнину реки призрачным сиянием.
В пургу
Охотники нашли Пору недалеко от стойбища. Шаман лежал на снегу без сознания. По следам быстро определили, что он шел с острова в стойбище, к людям, упал недавно, иначе бы замерз.
Шамана принесли в больницу. Он метался в бреду, кричал что-то бессвязное, рвал на груди засаленную рубаху, отталкивал Сайлу, пытавшуюся поставить градусник.
Матвей Алексеевич определил у него крупозное воспаление легких. Наверно, шаман вышел разгоряченный из фанзы после неистового камлания и простудился. Надежд на выздоровление было мало. Пору — болезненный, узкогрудый, изможденный. А Мартыненко хотелось просто по-человечески помочь старику.
— От тебя будет все зависеть, Сайла, — сказал ей Матвей Алексеевич. — Ухаживай получше за стариком, может, и выздоровеет.