Сайла ночи просиживала у постели шамана. Тоска бы загрызла ее в длинные зимние ночи, если бы не чудесная вещь — букварь. Она уже затвердила буквы и складывала их в звучные русские слова: «Мы не рабы... Ленин жив... Наша земля». Из слов получались фразы о новой, не всегда понятной жизни. Сайла радовалась, так радовалась, что даже иногда плакала. Теперь она вместе со всеми училась в ликбезе.
Когда об этом узнал ее бывший муж Апа, он пришел в школу и спросил ее:
— Зачем буквы тебе, Сайла?
— Чтобы было светло в моей голове, — ответила она.
— Ак-кха! — поперхнулся Апа. — Нет, в эту женщину определенно вселился злой дух!
Да, она будет учиться, станет лечить, как Матвей. Вот лежит на кровати шаман Пору и как ребенок повинуется ей. А ведь недавно он даже не удостаивал ее взглядом.
Когда Пору впервые пришел в сознание и глянул на темные худые руки свои, протянутые поверх белоснежной, как мех горностая, простыни, в единственном глазу его загорелся испуг.
У кровати появилась Сайла в белом халате, в марлевой повязке на черных волосах.
— Где я? Не в стране ли предков? — спросил еле слышно Пору, удивившись необыкновенной слабости своего голоса.
— Ты на этой земле, шаман Пору, — заверила его Сайла, поправляя подушку. Она накапала какой-то жидкости в чайную ложку и поднесла к губам старика.
Пору с брезгливой гримасой отвернулся от остро пахнущей ложки.
— Надо пить лекарство, — словно маленького, уговаривала его Сайла.
Пору поверил, что он на этой земле, только тогда, когда к нему подошел Матвей Алексеевич. Вряд ли русский лекарь может оказаться в стране предков вместе с ним. Шаман настороженно смотрел на фельдшера, впервые чувствуя расположение к этому большому, сильному человеку, обладавшему неведомым ему могуществом. Если верить Сайле, так только Матвей вырвал его из лап сильных и злых духов, овладевших им.
— Как мы выглядим сегодня? — дружелюбно спросил Матвей Алексеевич, откидывая простынь. — Дай-ка выслушаю тебя.
Он приложил черную трубку к сухой, пергаментной груди шамана и долго слушал, постукивая твердыми пальцами по ребрам. Потом перевернул старика на живот и опять прослушал. Фельдшер остался доволен.
— Ты, Пору, необыкновенно крепкий человек,— похвалил он. — С таким воспалением в твоем возрасте можно вполне уйти в страну предков, как говорят у вас. Но теперь тебе ничего не грозит. Надо только получше есть, и дело пойдет на поправку. И учти: это Сайла тебя выходила. Ночи просиживала у твоей постели. Ее благодари, старик.
Пору молчал. Он закрыл свой единственный глаз, чтобы не прочитали его мыслей. Душа шамана была в смятении. Никогда еще противоречивые чувства добра и зла не боролись так в его душе. Он продолжал считать врагом своим русского лекаря и в то же время не мог не быть благодарен ему за исцеление, хотя и не полностью приписывал это его заслугам. Правда, лежал он в больнице, пил противные лекарства, но, может быть, и духи его не забыли? Он лежал и думал, как мало силы осталось в его теле. Думал о том, как изменились времена: женщина — не шаман, а совсем молодая женщина, лечит шамана. Иной раз Пору хотелось, чтобы его расспрашивали, чтобы обогрели приветливыми словами участия. Откуда это желание, от старости? Закрыв глаз, Пору напряженно прислушивался к звукам жизни за стеной, жадно ловил ухом лай собак, крики ребятишек, веселый говор, смех проходящих мимо больницы девушек. Никогда Пору не был таким любопытным, никогда сердце его так не размягчали суетные проявления жизни.
Сайла приносила душистый чай, кормила старика ухой, давала лекарства, мерила температуру. И все делала молча. Пору хотелось, чтобы она заговорила, рассказала, что делается в стойбище, но Сайла молчала. А ведь он слышал, как она болтает с товарками... Пустые, недостойные шамана желания, пустые мысли поселились в старой голове. Может, он больше не нужен людям? От таких мыслей холодело сердце и болела голова, как после щедрого угощения водкой.
Однажды Сайла застала старика одетым. На голове рысья шапка, с которой и летом не расставался Пору, теплая куртка на плечах — подарок Апы. Куртку сшила Сайла.
Пору поклонился, проговорил с достоинством:
— Домой, однако, пойду. Совсем здоровый...
Как ни уговаривала она остаться, шаман наотрез отказался.
Матвей Алексеевич потом пожурил Сайлу за то, что рано отпустила больного.
«Интересно, как поведет себя шаман после пребывания в больнице», — размышлял Мартыненко.
А через неделю, возвращаясь домой в полночь, Матвей Алексеевич услышал в одной из фанз знакомое пение и рокочущий гул бубна. Улыбнулся, вспомнив, как он надеялся, что шаман, уверовав в медицину, бросит камлания. Пору — крепкий орешек!