Аня уселась на чурочку у самого камелька и, помешивая кочергой угли, сказала:
— Сегодня меня Кирилка удивил.
— Это чем же? — заинтересовался Матвей Алексеевич.
— Он написал стихи. Да, да, стихи! Правда, еще несовершенные, с рифмой там не все ладно, но — стихи. Я сердцем чувствую это. Удивительное понимание поэтического! Не верите?
Вопрос был адресован Матвею Алексеевичу, улыбнувшемуся словам девушки.
— Почему же? Верю! Перед твоим приходом я размышлял о том, что нанайцы — люди поэтичные, любящие песню, сказку, красивую легенду. А тут появляешься ты и говоришь о поэте. Какое совпадение!
Аня развязала платок, достала из кармана шубейки сложенный вчетверо тетрадочный лист.
— Почти неграмотный, читать и писать только научился, а уже сложил стихи! — с удивлением говорила девушка.
Матвей Алексеевич понимал душевное состояние молодой учительницы: не было бы этих стихов, если бы она не обучила Кирилку писать, если бы не открыла перед ним чудесный и большой мир книг.
— Ну, ну, почитай, что он там пишет, — попросил Матвей Алексеевич, откладывая в сторону газеты. — Кстати, Гомер тоже был неграмотный, да и слепой к тому же.
— Кирилка говорит, что по-нанайски — он ведь сочинил на нанайском! — получается лучше, — разъяснила Аня.
— У нас в стойбище жил такой, Бомбо звали, — заговорил Иннокентий. — Он тоже песни пел. Хорошо пел. Что увидит, про то поет. Хорошо! — Старик зажмурился от удовольствия, вспоминая песни Бомбо.
— «Книгу в руках держу», — прочитал Матвей Алексеевич первую строчку стиха. — Вот тебе, Анечка, и награда за твой труд. «И стихи Пушкина читаю», — продолжал он и задумался. — Стихи Пушкина — в далеком стойбище. «Памятник» помнишь, Аня? «И назовет всяк сущий в ней язык...» Может быть, твой ученик Кирилка — первый нанаец, прочитавший Пушкина...
Взволнованную речь Матвея Алексеевича прервал стук в дверь. На этот раз в фанзу вошел Кирилка. За ним в дверях показалась почти квадратная фигура человека в собачьей дохе до пят. Аня, увидев Кирилку, быстро спрятала листок со стихами. Ведь Кирилка просил никому не показывать. Но что делать, если так хочется похвастаться успехами ученика...
— Вот ко мне знакомый приехал, — указал на стоявшего у дверей человека в дохе Кирилка. — В гости заехал. Далеко отсюда живет. По пути, в гости заехал...
— Пусть раздевается, и ты снимай шубу, — обратилась к Кирилке Груша.
— Нет, мы сейчас пойдем. Нам только с доктором поговорить. Говори, Дзяпи, — обратился Кирилка к молчавшему гостю.
— Моя дочь ногу ломал, — сказал Дзяпи. — Ходил в тайгу, дрова собирать, ногу ломал совсем. Болит нога, как бревно, однако. Шаман был, самый сильный, с Горина шаман, не помог. Говорит: «Умрет, никто не поможет». Жалко дочку. Только замуж вышла. Муж молодой совсем, хороший охотник. Умрет дочка — плохо.
Нанаец жалобно сморщился, схватил Матвея Алексеевича за руку и стал просить:
— К нам в стойбище поедем. Лечи дочку. Ты хорошо лечишь, все в тайге говорят. И Кирилка говорит. — Не отпуская руки, нанаец просительно смотрел в глаза Мартыненко.
Матвей Алексеевич уговорил гостя присесть к огню и рассказать, как протекает болезнь дочки. Из его объяснения фельдшер понял, что бедная женщина мучается от сильной боли уже несколько дней. Лицо Матвея Алексеевича стало серьезным. Надо ехать.
Груша с тревогой смотрела на мужа. Она без слов угадывала его решение.
— А далеко ваше стойбище? — спросила она гостя.
— Не, — покачал он головой. — Пять солнц езды, самое большое. Скоро будем. Собаки хорошие.
— Пять суток в пургу... Матвей, может обождать? Погода-то: в двух шагах ничего не видно, — проговорила Груша умоляюще.
— Пурга утихнет, — ласково сказал Матвей Алексеевич. — Дзяпи человек опытный, дорогу знает. Собирай-ка меня в дорогу. Завтра утром пораньше приходи, — обратился он к гостю.
Тот заулыбался, обрадованный.
Скоро в притихшем домике слышен был только легкий храп Матвея Алексеевича. Груша собирала вещи в дорогу, прислушивалась к вою ветра за стеной.
Собаки скулили, лаяли, не хотели тащить нарты в белую суматоху пурги. Но Дзяпи заставил-таки собак двинуться вперед, и они рванулись с места. Груша еще говорила последние наставления: «Чай в белом мешочке... запасные носки...» Еще что-то крикнула, но ветер отнес в сторону ее слова.
Маленькая фигурка женщины и расплывчатый силуэт фанзы растаяли в космах бурана. Ветер был несколько тише вчерашнего, но идти все равно было трудно. Собаки норовили встать к ветру боком и сбивались с дороги.
Особенно неистовствовала пурга на ледяной равнине Амура, открытой всем ветрам. Ветер гонит сухой, как песок, снег; снег непрерывно сыплется с неба, плотно обложенного тучами. Ресницы, брови, борода моментально покрываются ледяной коркой. Шарф, которым укутан подбородок, примерзает к лицу. Надо с силой преодолевать упругий ветер,чтобы двигаться вперед. Опасно на таком ветру выбиться из сил и присесть отдохнуть.