— Ешь, — сказал хозяин Матвею Алексеевичу. Вчера так лег, плохо! Бежать нельзя с пустым брюхом.
Скрепя сердце Матвей Алексеевич жевал мороженую рыбу и ежился: холодно было в фанзе. Глянул на потолок: дым уходил в отверстие, проделанное в потолке. Откуда тут быть теплу? А дети? Те все лежали на прежнем месте, укрытые с головой.
Раскуривая трубку, хозяин сидел на корточках и посматривал на гостей, молча жующих строганину, деликатно не тревожа их расспросами.
Оставив широкую равнину Амура, путники свернули налево, в узкую долину таежной речки. В тайге не отыщешь лучшей дороги, чем русла рек. Путь часто преграждают заломы, дымящиеся наледи. Смотри в оба, не то провалишься в ледяную воду.
Тяжело дыша, Матвей Алексеевич рысцой бежал позади нарт, стараясь не отставать. В короткие минуты передышки, отирая взмокший лоб, он думал с уважением о неутомимости Дзяпи. Хилый на вид, нанаец не сбавлял шага, прокладывая дорогу в рыхлом снегу. И казалось, останавливался лишь для того, чтобы дать передохнуть ему, Матвею.
— Тах, тах, тах!..
Снег. Снег слепит глаза белой однообразной пеленой. И черные стволы деревьев мало оттеняют эту одуряющую белизну. Высоко вверху качаются застывшие кроны лиственниц и тополей. Долину реки то и дело пересекают следы зверей.
Уже в темноте добрались путники до сопки Гиль. В скале углубление наподобие пещеры, защищенное с открытой стороны бревенчатым заплотом. Дзяпи натаскал сушняка, разжег костер, и через полчаса Матвей Алексеевич попивал чай.
Но лишь к вечеру следующего дня Мартыненко почувствовал запах дымка и услышал заливистый лай множества собак. Упряжка собак рванула и скрылась в редком березняке. Каюр и не подумал их останавливать: никуда не денутся, прибегут домой.
За неширокой таежной рекой высится гряда сопок. Над крышей фанзы вьется дымок. Черные, рыжие мечутся по белому снегу собаки.
— Стойбище! — радостно проговорил Дзяпи. Он был дома, предвкушал отдых, встречу' с родичами. Для него это конец тяжелого пути, а для Матвея Алексеевича — начало знакомства с новыми людьми.
Собаки подтащили нарты к одной из фанз и легли на снег, высунув красные языки.
Из фанзы вышел старик. Лицо его словно кора дерева, один глаз закрыт веком, но другой смотрит зорко и приветливо.
— Мой отец, — сказал Дзяпи Матвею Алексеевичу.
— Бачигоапу, — радушно поздоровался одноглазый старик и стал помогать сыну распрягать собак.
Вскоре вокруг собралась толпа жителей стойбища. Новый человек в тайге — большое событие. Люди, даже дети, вели себя с достоинством, сдержанно, ничем не выдавая любопытства.
— Наверно, умрет Сыпытка, — сказал молодой мужчина из толпы. Он встал перед Дзяпи, почтительно глядя ему в глаза. — Нога плохой совсем, дышит плохо, меня не узнает.
— Болтаешь, как женщина, Кетони! — неожиданно злым, тонким голосом крикнул Дзяпи. Молодой нанаец втянул голову в плечи. — Русский доктор приехал, лечить будет!
Как ни устал Матвей Алексеевич, наскоро выпив чаю, пошел проведать больную, сопровождаемый ребятишками и собаками. У многих детей сквозь лохмотья виднелось смуглое тело. В чем были в фанзах, в том и выскочили посмотреть на диковинного бородатого русского шамана. Матвей Алексеевич пытался познакомиться в пути с ребятишками, но они не понимали ни одного русского слова.
Фанза Кетони была в самом конце стойбища. Убогое жилье с малюсенькими оконцами, затянутыми неизбежным пузырем. В темной фанзе характерный запах гари — топят по-черному.
— Здесь, — схватил Мартыненко за руку Кетони.
На кане на чистой войлочной подстилке лежала молодая женщина. Беглого осмотра было достаточно, чтобы определить: у женщины скрытый перелом голени, температура высокая, слабый пульс.
— Давно она такая?
— Пять дней, — печально сказал Кетони.
Матвей Алексеевич задумался. Больную нужно вывозить отсюда. Он не хирург и вряд ли сможет сделать все необходимое. У больной пока нет гангрены, но она может быть.
Фельдшер приготовил жаропонижающее питье, с помощью Кетони напоил лежавшую в беспамятстве женщину, сделал ей перевязку и уложил поудобнее.
— Вылечишь? — спросил Кетони. В голосе не столько надежды, сколько любопытства, ребячьего любопытства.
— Трудно болеет твоя жена, — ответил Матвей. — Посмотрим, может быть, и вылечим.
— Так и шаман говорил, — согласился Кетони. — Долго лечил. Потом сказал: «Может, сама поправится. Дух дурной уйдет от нее, и поправится баба».
Матвей Алексеевич хотел сказать нанайцу, что врет его шаман, но ему было не до разговоров.