— Иннокентий, мы опять к реке вышли? — спросил удивленный Матвей Алексеевич.
— Не река, протока Тайхин. А в лодке — председатель Сергей Киле с русской бабой, однако, тебя встречать приехали. Мне Сергей велел сюда тебя приводить, — разъяснил старик.
Переправились на противоположный берег протоки. И только здесь, на берегу, молчавшая до сих пор женщина сказала:
— Теперь давайте знакомиться: Мария Щука, член сельсовета. Наш председатель Сергей Киле... С мужем я здесь живу. Недавно. Заболел муж, тиф тоже, — женщина вздохнула. — Мы вам жилье приготовили. Так ждали, так ждали!..
Скоро вещи Мартыненко были свалены на полу, посередине небольшого дома с очагом в углу. Пахло свежим сеном, настланным на деревянные топчаны. Иннокентий принес холодной рыбы. Ели и неторопливо беседовали. Только сейчас Матвей Алексеевич понял, что Гайдуков ничуть не преувеличивал трудностей, когда посылал его в Соргон. Больные тифом были во многих семьях. Это — при полном отсутствии медицинских работников, медикаментов.
Рассказывала больше Мария. Сергей Киле поддакивал ей, изредка вставляя короткие замечания. По этим репликам можно было догадаться, что Сергей мало говорит не потому, что ему нечего сказать, а скорее по природной своей сдержанности. Матвей Алексеевич заметил также, что Сергей уважает маленькую худенькую женщину, чем-то напоминавшую жену Грушу. Такая же мягкая улыбка, певучий грудной голос, такая же рассудительность. Мария сказала, что она и ее муж Петр — коммунисты. В стойбище их послал Далькрайком.
— Кооперативную работу налаживать, новую жизнь, а тут — болезнь. И Петр заразился. Сейчас, правда, пошел на поправку.
— Может, сходим, посмотрим вашего мужа, — предложил Матвей Алексеевич.
— Ему лучше, спасибо, — удержала его Мария. — Отдыхайте, а мы с Сергеем пойдем. Завтра утром будем у вас.
Матвей Алексеевич проснулся рано, разбуженный женскими голосами. Груша беседовала с молодой нанайкой в расшитом халате из рыбьей кожи. Та шепотом отвечала на вопросы, пугливо посматривая быстрыми черными глазами на спящего хозяина. Заметив, что Матвей Алексеевич проснулся, попятилась к открытой двери.
— Что случилось? — осведомился Матвей Алексеевич, приподнимаясь.
— Сынишка у нее заболел, просит прийти посмотреть.
— Так, появился первый пациент. Посмотрим, посмотрим... Сейчас умоюсь и приду к твоему сыну. А ты откуда узнала, милая, что я могу лечить?
— Сергей Киле сказал, — прошептала на ломаном русском языке нанайка. — Любую болезнь можешь выгнать, сказал. Приди полечи маленько.
— Эх, милая, если бы любую! — усмехнулся Матвей Алексеевич, подставляя ладони под струю воды, которую лила из кружки жена. Растираясь полотенцем, внимательно осматривал незнакомую местность. Здесь придется пожить, поработать.
Домик, отведенный им под жилье, стоял на высоком песчаном берегу. Дома в стойбище поставлены редко, без соблюдения привычного для русских сел порядка. Видна неоглядная ширь Амура, протоки и проточки, зеленые острова. По дымкам угадывалось стойбище на острове, где высадились вчера с парохода.
Апа Бельды был озадачен появлением в его доме лекаря. Особенно удивила его смелость Сайлы, решившейся обратиться к «лоче» — русскому. Старый Апа хотел было рассердиться и не пустить лекаря в дом, но сдержался. Уж больно уверенно вошел этот рослый «лоча». Он едва кивнул старому Апе и сразу направился к Чокчо, лежавшему в беспамятстве на капе. Властно приказал раскрыть окна, завешенные халатами.
— Нужно, чтобы воздух был чистый, чтобы легче дышать мальчику, — пояснил он Сайле, напряженно вслушивавшейся в малопонятную речь. Сайла с готовностью бросилась раскрывать окна, недоумевая в то же время: «Воздух разве может быть грязный? Воздух невидим».
Матвей Алексеевич определил у мальчика тиф. Он попытался растолковать бедной Сайле, как ухаживать за сыном, но скоро убедился, что она не понимает и десятой доли его предписаний. Апа куда-то ушел. Да вряд ли и тот поймет. Тут нужны хотя бы элементарные знания санитарии. А в печальных глазах Сайлы страх, когда она, наконец, догадалась, что лекарь требует искупать ребенка, да еще в горячей воде. «Наверняка не осмелится купать, посчитав, что я шучу», — подумал Матвей Алексеевич.
— Будет у нас больница, возьмем Чокчо, станем лечить, — пояснил он Сайле. Сайла благодарно улыбнулась и согласно закивала головой. Но и тут, наверное, она уловила смысл только одного слова: лечить.
На улице, возле дома Апы, Матвея Алексеевича остановил молодой нанаец. Он был круглолиц, румян, черноглаз, как Сайла. И походил этот парень на девушку, потому что носил иссиня-черную косу.