Поняв, о чем идет речь, Сергей заулыбался.
— Смотришь... Я не знал.
— Обязан знать. Все, что делается в стойбище, знать должен!
— Обязан... А все обязаны помогать мне. Один что сделаю? — спокойно произнес Сергей.
Такой ответ озадачил Мартыненко. Конечно, прав Сергей!
— Ну вот, считай, что я тебе помогаю, — смягчился Матвей Алексеевич. — Что будем делать с девочкой?
— В обиду не дадим, — твердо заверил председатель. — Закон не разрешает женить малолетних. Поступим по закону. Мы уже двоих под суд отдали. Тоже на малолетних жениться хотели.
— А закон этот, документ, у тебя имеется? — спросил Мартыненко. — Доказывать придется кое-кому.
— Есть закон. — Сергей порылся в столе и протянул Матвею Алексеевичу несколько листов серой бумаги, сшитых тонкой жилкой.
«Выписка из протокола 1-го инородческого съезда инородцев, — прочитал Матвей Алексеевич, — жителей Нижне-Тамбовской волости Хабаровского уезда Приморской области, состоявшегося 21 мая 1921 года в селе Нижне-Тамбовское. На съезде присутствовали...» Дальше шло перечисление нанайских и орочских стойбищ.
Съезд воспрещал женитьбу на малолетних, куплю и продажу невест, выселение рожениц в шалаши, отменял старый обычай погребения.
— Н-да, в довольно решительных выражениях... И все правильно, — сказал Матвей Алексеевич. — Выходит, закон есть, а знают его плохо.
Сергей только вздохнул в ответ.
— Кстати, младенцев-то умерших хоронят в дуплах?
— В Тайхине — нет.
— А в других местах?
— В тайге, однако, кое-где хоронят, — признался Сергей. — Сразу всех не научишь...
— Так что будем делать с этой невестой? — Матвей Алексеевич погладил девочку по голове.
— В обиду не дадим, Матвей! — заверил Киле и ласково что-то сказал девочке. Та улыбнулась, согласно закивала головой. — Постой, — остановил Сергей Матвея Алексеевича, заметив, что он собирается уходить. — Книги получили, посмотри.
Только тут Мартыненко увидел, что угол комнаты завален пачками книг. Сергей взял одну, положил на стол.
— Вот, смотри, Петр прислал.
— А где он, пропащая душа?
— В Хабаровске. Письмо прислал. Пишет, что Чжана осудили. Суд был. Вана оправдали.
— Жаль, тоже мошенник порядочный!
— Еще пишет Петр, что в стойбище у нас откроется красная юрта. Человек приедет. Вот и книги для юрты. Хорошо?
— Славно, Сергей, славно!
Матвей Алексеевич вышел из фанзы.
Хорошо вечером постоять на улице, полной грудью вдохнуть теплый, пахнущий снегом воздух. Синие сумерки уже легли на потемневший снег. У берега Анюя, на дороге, которую называли «тропой охотников», толпились люди. Они размахивали руками, что-то кричали.
Матвей Алексеевич спросил бегущего туда парня:
— Что случилось, почему столько народу?
— Охотники едут. Большого мапу убили. — И побежал дальше, рыча по-медвежьи.
Матвей Алексеевич знал, что нанайцы редко называют собственным именем хозяина тайги — медведя, а зовут почтительно «мапа», что означает «старик», или «ама» — «отец», чтобы не обидеть медведя.
Ловкий, по силе превосходящий других обитателей тайги, медведь окружен легендами. «Все равно человек — мапа», — с уважением говорил Иннокентий, рассказывая длинные истории о повадках косолапого.
Матвей Алексеевич решил посмотреть, что будет дальше.
Из-за поворота показались собачьи упряжки. Охотники бежали рядом с нартами и тоже громко кричали, подражая медведю. На передних нартах лежала половина медвежьей туши, вторая — на других нартах. Их сопровождал Иннокентий. Завидев Матвея Алексеевича, старик весело крикнул:
— Охотились, мапу взяли!
Нарты свернули к дому Иннокентия, и Матвей Алексеевич догадался, что вожаком похода на медведя был его старый приятель. И он не ошибся. Около полуночи Иннокентий заявился к фельдшеру и торжественно пригласил в гости.
— Медвежий праздник будет. Утром рано-рано приходи, пока звезды в небе, мясо есть будем.
Матвей Алексеевич согласился: не откажешь ведь старику, который так радушно зовет в гости.
— Грушу не зову, — помявшись, сказал Иннокентий. — Нельзя женщинам на такой праздник. Мясо мапы есть им нельзя.
— Ничего, Иннокентий, я не обижусь, — смеясь, успокоила его Груша. — Пусть Матвей идет один.
Чуть свет Иннокентий сам зашел за Матвеем Алексеевичем и привел в свой дом.
В фанзе старика полно народу. Все мужчины. Оказалось, что они тут сидят с вечера, не спят, ожидая утреннюю звезду. С приходом Мартыненко гости оживились.
— Пора выходить, — скомандовал Иннокентий. — Есть звезда.
Все вышли на улицу. На восходе мерцала яркая утренняя звезда. Молча поглядев на зеленоватую далекую Венеру, люди вернулись в жарко натопленную фанзу, чинно расселись на кане. В фанзе было довольно светло от нескольких жирников и большой керосиновой лампы, позаимствованной Иннокентием у соседей. На почетном месте лежала медвежья голова. Перед нею были разложены табак, спички, щепотка соли, юкола, какие-то ленточки. Что-то древнее, первобытное было в этом ритуале.