Совсем рассвело, когда фельдшер покинул гостеприимного хозяина. На улице было людно. Молодежь хлопотала возле собачьих упряжек, готовясь к соревнованиям в езде на нартах. Около фанзы Иннокентия стояли с большими луками несколько парней. Был среди них и Кирилка.
— А ты почему не пришел на праздник к Иннокентию? — спросил парня Матвей.
— Сам медведя убью, сам праздник сделаю, — скаля белые зубы, пояснил веселый и оживленный Кирилка. — Вот сейчас будем из лука стрелять, кто дальше.
Он натянул что есть силы тугой лук, и первая стрела с глухим стуком впилась в черную мишень, прибитую к стволу кедра.
Иннокентий в этот день нарушил еще раз древний обычай. Он принес Груше добрый кусок медвежатины.
— На, кушай, только кости мне верни...
— А мапа узнает?
— Не узнает, однако, ты не здешняя, — поразмыслив, сказал Иннокентий. — Да и кости я отнесу...
Кто хоть раз видел ледоход на Амуре, тот никогда не забудет картины пробуждения могучей реки. Сначала, задолго до ледохода, на снежной поверхности появляются голубые озера талой воды, шире становятся промоины у берегов. Без помощи лодки нельзя добраться до неподвижного поля, чтобы проверить поставленные вчера сети. Теплый южный ветер разъедает лед. По ночам слышатся глухие раскаты. Это трескается, ломается ледяное поле. Неожиданно трогаются медленные льдины. Сперва огромными полями, потом они дробятся на причудливые, искрящиеся гранями на солнце куски. Остроребрые льдины с шуршанием вползают на берега, вспахивая мерзлую землю. На проплывающих ледяных островах можно увидеть часть наезженной дороги, исправно служившей всю зиму людям где-то в верховьях. Или плывет, накренившись набок, полуразрушенная фанза. Высоко поднялась вешняя вода и снесла жилище беззаботного рыбака.
Матвей Алексеевич не раз наблюдал весенний ледоход, но снова и снова переживал волнующее чувство при виде обновления природы. Хотелось петь, кричать, звать людей, чтобы и они посмотрели на такую красоту.
Услышав ночью грозный шум реки, Мартыненко рано утром пришел с Грушей на берег. Кутаясь в пуховый платок, Груша молча смотрела вдаль. Они долго стояли так, забыв обо всем на свете. Прервала молчание Груша:
— Знаешь, Матвей, когда я смотрю на ледоход, хочется куда-то бежать вслед за льдом, самой двинуться в путь. Понимаешь?
— Это потому, наверно, что в душе мы с тобой настоящие бродяги, — шутливо отозвался Матвей Алексеевич, обняв жену за плечи. — Тут у нас привал. Придет время, двинемся в дорогу.
Они не заметили, как подошли Аня и Кирилка. Парень был оживлен, а молодая учительница с грустной улыбкой смотрела на реку, гнавшую льды к северу.
— Почему мы такие серьезные? — посмеиваясь, осведомился Матвей Алексеевич.
— Больна маленько Аня, — ответил Кирилка за девушку, весело скаля зубы.
Аня отрицательно покачала головой, а на Кирилку взглянула с признательностью. Только что между ними произошел взволновавший их обоих разговор.
Утром Кирилка прибежал в школу и восторженно объявил:
— Лед тронулся, идем смотреть!
Они стали спускаться по тропинке к реке. Свежестью веяло в лицо. Теплый упругий ветер относил в сторону слова, теребил выбившиеся из-под платка волосы Ани.
Кирилка искоса поглядывал на нее, улыбался.
— Что нашел во мне смешного? — капризно спросила она.
— Не в тебе, в себе нашел, — признался парень. — В себе, — повторил он. — На твои волосы смотрел, свои вспомнил. У меня коса была, понимаешь?
— Какая коса? — глаза Ани округлились.
— Самая настоящая, как у тети Груши. Да и у других были косы, у мужчин. Матвей всех уговорил отрезать, меня первого. Один шаман Пору не дал резать, да еще некоторые старики отказались.
Аня рассмеялась, погладила Кирилку по коротко остриженным волосам и сказала:
— Так лучше.
— Лучше, верно. Говорю — дурак был совсем.
— Ну, почему — дурак? Ведь старики-то не дураки, а носили косы.
— Не дураки... — согласился Кирилка и закончил неожиданно: — Но немного дураки.
Они стояли на краю обрыва, слушали шум реки. Аня смотрела на Кирилку и думала о том, как он изменился на ее глазах. Еще совсем недавно Кирилка трепетал перед непререкаемым авторитетом старших, перед многочисленными законами предков, законами тайги, перед духами и шаманами, а теперь смело порывает с суевериями, хотя и трудно ему подчас. У Кирилки хорошее, доброе сердце, острый ум. А стихи? Чуть освоив азбуку, он жадно взялся за чтение, глотает книгу за книгой. И как приятно Ане, что это она привела его к знаниям.
У нее есть цель: учить людей, учить всю свою жизнь. Но что-то мешает Ане сказать самой себе, что она душой предана своему призванию. Особенно тревожно и смутно стало на сердце, когда начали таять снега, а на иве, стоящей под окнами школы, появились серебряные барашки.