«Их признания помогли нам выявить многих, кто покорился Дьяволу в то время, когда он являлся им в облике парящего в воздухе огненного шара с хвостом, подобно комете.
… В настоящее время не все так покорны планам Дьявола, как раньше, но некоторые все еще столь тесно с ним связаны, что превращаются в тигров, львов, быков, во вспышки света и в огненные шары».
Эти замечания вызывают у объективного исследователя некоторое недоумение. Учитывая, что христианские миссионеры и подобные им информаторы ставили перед собой задачу доказать, что культура и религия американских индейцев является безусловно детищем Сатаны, а потому подлежит тотальному искоренению, способность превращаться во вспышки света и огненные шары представляется несколько странной. Если следовать европейской традиции «охоты на ведьм», ни то, ни другое не добавляет ничего особенно «сатанинского» в языческий культ американских индейцев, да и вообще не содержит ничего прагматического. Что делать сатанисту, превратившемуся в огненный шар? Зачем ему в него превращаться? Епископ, судя по всему, случайно столкнулся с реальным свидетельством, но не осознал его сокровенного смысла.
Конечно, и в христианской мифологии фигура главного Врага рода человеческого связана с огнем как с доминирующей стихией ада и преисподней. Таким образом, два момента в процессе превращения могут вызвать ассоциацию с дьявольской силой: метаморфоза (ибо всякое превращение человека в нечеловека манифестирует инфернальное, сатанинское начало) и огненная стихия (огненный шар, вспышка света), — что невольно обращает европейскую мысль к образам ада и адского воинства.
С другой стороны, если уж мы опираемся на христианскую демонологию, превращение в нечто огненное, по сути, приравнивает «сатаниста» (в данном случае, американского индейца) к одной из высших богопротивных сил — падшему ангелу, дьяволу и т. д. Согласно традиционным европейским представлениям, Сатана прежде всего — великий обманщик. Недаром одно из его имен — лукавый. Его задача — обольстить человека, посулив некие незначительные дары, вынудить его отказаться от христианской веры, в конечном итоге — дать ему как можно меньше и забрать самое драгоценное — бессмертную душу. Поэтому «сатанистам», равно ведьмам и колдунам, в Европе обычно приписывают хоть и поразительные, но какие-то «низкие» способности — повелевать разными вредоносными насекомыми, пресмыкающимися и земноводными, пить кровь, причинять вред полям и скоту, наводить порчу. Если же они могли исцелять больных, то в качестве оплаты якобы требовали отречения от веры, либо иного богопротивного действия.
И только американские колонисты и миссионеры стали регулярно ссылаться на удивительную способность индейцев-нагуалистов превращаться в огненный шар. В частности, об этом пишет непосредственно Д. Бринтон:
«Превращение в огненный шар было, как мы уже знаем, одним из высших достижений нагуалистов… Овладение этой стихией считалось высшим признаком мастерства».
Вряд ли миссионеры (и особенно инквизиторы), попав в Новый Свет, неожиданно обрели столь гибкое воображение и связали метаморфозу, огонь и вековечного врага своей веры. Д. Бринтон пытается объяснить сию странность, обращаясь к мифам иных народов: напоминает, что огонь людям принес Прометей, а индуисты поклонялись ведическому богу огня Агни… Все это как бы правильно, но не слишком убеждает. Ибо человек на протяжении своей тысячелетней истории поклонялся практически всем существующим в его мире стихиям.
Почему же именно огонь? Почему не земля, не облако или ветер, не река, наконец? Рассуждая о нагуалистском «поклонении» огню, автор упускает самое главное — только огонь из известных нам стихий способен трансформировать сущность, превращать ее: вещество — в раскаленную плазму, воду — в пар, плоть — в пепел и т. д. и т. п.
Иными словами, культ нагуализма — есть культ Трансформации. Даже в данном историко-религиоведческом докладе мы обнаруживаем ее как суть культа. Не в поклонении сущность месоамериканского нагуализма, а в превращении себя в нечто иное. Неудивительно, что важнейшим символом трансформации становится стихия Огня. Даже Солнце, которому поклонялись все народы Месоамерики, — это прежде всего источник Огня — преобразующей Силы, способной уничтожать и возрождать, свершать трансформацию от мертвого — к живому и наоборот. Именно потому древние ацтеки и майя вели счет «солнцам» как эпохам. Солнце рождает и уничтожает мир, когда срок его жизни истекает. После чего рождается новое солнце, а вслед за ним — новый мир людей.
Есть в работе Бринтона и немногочисленные попытки «христианизировать» нагуализм и тем самым как бы оправдать его. Однако выглядят они достаточно натянутыми. Например, упоминание о кресте св. Андрея — его, по мнению автора, в какой-то мере можно использовать «для обозначения ацтекской идеограммы «жизнь», которая указывает на иероглифы тонами и нагуаль — знак истинного происхождения, дня появления на свет, личного духа».
В результате планомерного и повсеместного истребления индейской культуры испанскими конкистадорами сегодня, мы вынуждены изучать великое наследие древних цивилизаций в виде неясных фрагментов предвзятых донесений шпионов инквизиции, преследовавших ересь на всей огромной территории Центральной Америки. Учитывая все вышесказанное, мы должны иметь ясное представление о реальной ситуации на американском континенте. Единственное государство, способное объединить разрозненные племена в этом регионе — империя Монтесумы — было уничтожено испанскими войсками в кратчайшие сроки. Цивилизация майя представляла собой нечто вроде совокупности полисов. Несмотря на то, что общепризнанным центром майянской культуры считался полуостров Юкатан, надо полагать, их этнос никогда не имел полноценного государства. Отсюда — единой разработанной религии и идеологии. И не могла цивилизация майя оказать организованного сопротивления испанскому вторжению.
Таким образом, перед любым исследователем, как Бринтоном, так и современным американистом, предстает обширное поле религиозных и мистикомагических вариаций, чье единство опирается не столько на общую доктрину или метафизические положения, сколько на близость языков, которыми пользовались эти народы и племена. Лингвистика объединяла месоамериканских шаманов, возможно, в большей степени, чем мифология нагуа, майя, сапотеков, киче и др. Собственно, то, что несколько столетий назад могло сплотить население Месоамерики и превратить сопротивление Конкисте в настоящую войну.
Что же заставляет нас при изучении столь разнообразного этнического и религиозного материала говорить о неком едином культе или мировоззрении под названием нагуализм?
Опираясь на свои лингвистические штудии, Бринтон высказывает гипотезу, вполне резонную и на сегодняшний день: слово нагуаль, встречающееся практически во всех языках Месоамерики, происходит от древнего корня на (знать). Сразу скажем, — имеется в виду не то обыденное, прагматическое знание, к которому привыкли обращаться наши современники.
«Нагуаль (nahual) означает знание, прежде всего, знание мистическое, Гнозис, знание скрытых и тайных явлений природы. Неразвитые умы очень легко путают это понятие с колдовством и магией».
… философствующий аббат [Брассер] переводит «naual» английским словосочетанием «знать все».
Если провести языковедческое сравнение — как используется слово нагуаль и исходный корень на в Месоамерике, — обнаружим, что глубинная семантика данного слова и образующего его корня всегда восходит к представлению о некоем тайном знании, закрытом для непосвященных. Более того, мы увидим, что языковые коннотации — «пугающий», «обманывающий», «старший и уважаемый», тем паче «злобный» или «вредный» относятся к более поздней эпохе. Изначально нагуаль связан лишь с двумя понятиями — непостижимое (тайное) и сила. Семантическая реконструкция позволяет определить исходное единство значений этого таинственного слова.