В фойе городской школы, откуда учителей должен был забрать автобус, собралось полтора десятка очень важных молодых женщин, разодетых как куклы и увешанных украшениями, как новогодние ёлки. А когда автобус остановился возле гостиницы с иностранцами, в него ввалилась хохочущая компания разновозрастных мужчин и женщин в растянутых тренингах, потрёпанных футболках и видавших виды кроссовках. Встретившись взглядами, обе команды онемели, а затем переводчик огласил вопрос руководителя американской группы, интересовавшегося, где учителя, с которыми им предстоит вместе работать. В лесопарке американцы граблями сгребали ветки и охапками сносили их в общую кучу, с иронией наблюдая как красавицы-учительницы, беря по одной веточке двумя пальчиками, на носочках несли их к прочему хворосту, стараясь не наступать на, проваливающиеся в лесную почву, каблуки. Маричка увидев, что её участие в этом трудовом празднике никого не беспокоит, да и выбирать не из чего, села в отдалении на поваленное дерево, в ожидании обратной дороги в город.
– Где только они таких нищебродов набрали, – возмущались в фойе гостиницы разочарованные учительницы, заполняя бумаги на заселение.
Коллоквиум проходил в большом зале лектория, в который собрали учителей других школ и студентов. Все выступающие оказались профессорами, в том числе и те, что в дранных обувках таскали лесной отпад. Они опять выделялись разномастной простотой одежды, но уже брендовой и очень дорогой. В отличие от местной профессуры, американцы не привезли с собой ни таблиц, ни диаграмм, не заморачивались отведённым временем и детализацией, а уверенно рисовали кривые круги и стрелки, обозначая давление человеческого сообщества на природу. Вследствие чего принимающая сторона оказалась слегка шокирована. А когда, после часового отдыха, американцы спустились в ресторан ухоженные, нарядные, как с картинок модных заграничных журналов, Маричке и вовсе поплохело. Теперь она бы схватилась за каждого.
– Это ж надо уметь так притворяться, – думала она, – специально прикидывались, чтобы в лесу никто их соблазнять не кинулся, ещё и перчатки надели, чтобы мы ухоженных рук не увидели. А доклады, один смех, я бы и то кружочки красивее нарисовала.
В село девушка не поехала, а направилась по адресу, оставленному сокурсницей. Женщина, оформляющая документы, сразу огорошила, что необходим заграничный паспорт. Маричка, услышав как его заказать и сколько ждать, за голову схватилась. Но оказалось, что контора всё может сделать сама, только за границей долг дольше отрабатывать придётся.
– А если мне работа не понравится?
– Нет такого! Или едешь и работаешь, или уходишь и не морочишь мне голову.
– Но я ведь могу не справиться…
– Пока не отработаешь долг у тебя будут две возможности: уход за пожилыми людьми и инвалидами или проституция. Не справишься с первой, отправишься на вторую.
Маричка уехала. Пётр, сам себе не веря, почувствовал облегчение. Ему больше не надо было следить, чтобы она не голодала, не сотворила очередную глупость, объяснять сыну и дочери почему они не должны ей грубить и зачем им учить её скучные уроки. Ажиотаж вокруг его работ, как Саша и предупреждал, утих и Пётр радовался, что не отдал все сбережения бывшей супруге, внезапно осознав, что свободен и может попробовать поступить в вуз.
Саша посоветовал Петру ускорить процесс обучения, экстерном сдав экзамены за два курса в академии искусств и в лесотехнической академии, и перейти на третьи курсы дневного обучения обоих вузов вольным слушателем.
– Структуры древесины ты знаешь лучше любого профессора, – аргументировал он свои советы, – подучишь термины и сдашь. Анатомию я в тебя вложил, зря что ли на лекции да в спортзал таскал. Ты механику движений не только в теории знаешь, но и на практике прочувствовал. По технике рисунка имеешь диплом известной мастерской. По истории искусств сам можешь лекции читать. Окончишь третьи курсы и будем переводить тебя учиться по обмену за границей. Там и защитишь докторант.
– Саш, не справлюсь я. И родителям Марички помочь надо. И как я опять детей оставлю…
– Дети подросли, поймут. Да и не бросишь же ты их, небось каждую ночь письма строчить будешь. А помощь я организую, не вопрос, вон сколько подрастающих лоботрясов дурью мается. Так что не дрейф, прорвёмся.