– Да, сэр, он может. Но он тем более сможет это сделать, если я не брошу эту информацию ему в лицо, если не собью его с ног, пока он еще не оправился от потрясения из-за жены. Он должен увидеть истинное лицо Рэйлин. И тут мне не помешала бы помощь гражданского эксперта-консультанта. – Ева оглянулась на Рорка.
– Выкладывайте, лейтенант.
На это потребовалось время. Ева изнывала от нетерпения. Потребовались осторожность и добросовестность. Она еле сдерживалась, стараясь не торопить события. Было уже около десяти, когда она вместе с Пибоди и Мирой отправились в больницу. Рорк, Фини и Макнаб вступили в игру гораздо раньше.
Когда засигналил ее телефон, она выхватила его, как оружие.
– Даллас.
– Лейтенант? Не знаю, помните ли вы меня. Это Билли Кимболл, помощник менеджера у «Кляйна». Вы заходили, спрашивали насчет термоса «походной кружки».
– Я вас помню. У вас что-то есть?
– Одна из наших временных продавщиц – мы их нанимаем на предпраздничные дни – заглянула к нам вчера ближе к закрытию. Она работала у нас на январской распродаже. Она сказала, что заходила девочка с няней. Ей показалось, что это няня. Девочка хотела купить подарок-сюрприз и попросила няню погулять по магазину. Они долго спорили, потому что няня не хотела уходить…
– Короче, Билли.
– Извините. Ну, в общем, продавщица обещала няне, что глаз не спустит с девочки, и няня ушла в другой отдел. Девочка купила такую «походную кружку», как вы описывали, и заказала гравировку. Продавщица запомнила девочку, говорит, она была такая умненькая и милая, очень вежливая. Насчет имени у продавщицы нет стопроцентной уверенности, но она помнит, что девочка ей сказала: это прощальный подарок любимому учителю. Она заплатила наличными. Поскольку это было уже после первого января, мне не составило труда поднять копию чека. «Походная кружка» той фирмы и модели, о которой вы спрашивали, черного цвета, с дополнительной оплатой за гравировку серебром. Латинским шрифтом. Вам это может как-то помочь?
– Еще как. – «Иногда, – подумала Ева, – звезды нам благоприятствуют». – Отличная работа, Билли. Я сейчас передам трубку своей напарнице. Дайте ей всю информацию по вашей продавщице. Имя, адрес, все такое. Я хочу, чтобы она взглянула на кое-какие фотографии. Может, она опознает эту маленькую девочку.
– Она с радостью вам поможет, я уверен. Она упомянула, что у девочки были светлые кудрявые волосы. И совершенно необыкновенные глаза. Прямо-таки фиалковые.
– И рухнули стены иерихонские, – пробормотала Ева, пока Пибоди записывала данные. – На этот раз она перехитрила сама себя. Надо было действовать по-быстрому, а не цеплять продавщицу, не вертеться перед ней. Но она удержаться не могла. Ей просто до зарезу надо было покрасоваться.
– Ей пришлось избавиться от термоса Крейга Фостера, – заметила Мира.
– Да, она наверняка вынесла его из школы прямо у нас под носом. Черт бы ее побрал!
– Вы человек опытный, – сказала Мира. – Я тоже. У меня большой опыт в изучении психопатологии. И я думаю, я была бы в том же положении, что и вы. Она смогла бы вынести термос прямо у меня под носом.
– Сегодня мы положим этому конец.
Ева нашла Оливера Страффо в палате его жены. Он нес вахту у ее постели. Он устремил на Еву усталый взгляд. Веки у него набрякли.
– Если вы пришли предъявлять ей обвинения, можете…
– Как она? – перебила его Ева.
Он провел рукой по волосам и снова взял руку Аллики в свою.
– Состояние все еще критическое. Скоро придут делать новую серию анализов. – Оливер говорил, тихонько поглаживая руку жены. – Я не знаю. Я просто не знаю. Но вы не повесите на нее эти убийства.
Ева обогнула больничную кровать и остановилась с другой стороны.
– Насколько сильно вы любите свою жену?
– Это дурацкий вопрос. – В его взгляде заблестела обычная сталь, голос тоже окреп. – Как бы сильно я ее ни любил, мне не придется ее покрывать, не придется пускать в ход адвокатское волшебство, чтобы ее защитить. Она не способна хоть кому-нибудь причинить боль. И будь я проклят, если она пыталась покончить с собой, тем более оставшись дома наедине с Рэйлин. Она никогда не подвергла бы нашу дочь такому испытанию. Никогда.
– Я с вами согласна.
Он вскинул взгляд.
– Тогда что вы здесь делаете?
– Насколько сильно вы любили своего сына?
– Как вы можете приходить сюда, да еще в такую минуту, и возвращать меня к этой боли?
– Полагаю, вы очень сильно его любили. Даже несмотря на то, что вы не держите в доме его фотографий. Даже несмотря на то, что ваша жена держит эти фотографии под замком.
– Это так больно, что не описать. Вам этого никогда не понять. Думаете, я его забыл? Вопрос не в том, как сильно я его любил, а в том, как сильно я его люблю. – Оливер вскочил и вытащил из внутреннего кармана пиджака небольшой кожаный футляр. – Вам этой детали не хватало, чтобы выстроить дело, лейтенант? Что ж, вот она. Смотрите. Я держу его здесь. Взгляните на это лицо.
Оливер протянул ей кожаную рамку со снимком улыбающегося маленького мальчика.
– Он был самым прелестным малышом на всем белом свете. Всегда такой веселый. Невозможно было взглянуть на Трева и не улыбнуться. Какой бы ни выдался паршивый день, пять минут с ним – и все опять хорошо. Тот день, когда он… когда мы его потеряли, был худшим днем моей жизни. До вчерашнего дня. Вы это хотели услышать?
– Да, именно это. У меня для вас очень плохие новости, Оливер. Такого врагу не пожелаешь. Я хочу, чтобы вы помнили, как вы любите свою жену и сына, когда будете это читать. Вы должны это прочесть.
– Что – это?
Ева протянула ему фотокопию последних страниц дневника.
– Я думаю, вы узнаете почерк. Я думаю, вы поймете, что это такое. Я вам показываю это прямо сейчас из-за нее. – И Ева указала на Аллику. – И еще потому, что я видела фотографии вашего сына. Его лицо засело у меня в голове.
Тревор Страффо теперь принадлежал ей, подумала Ева. Точно так же, как и Крейг Фостер, и даже этот жалкий слизняк Рид Уильямс.
Страффо взял у нее страницы, пробежал глазами первую строчку…
– Это почерк Рэйлин. Из ее дневника? Каким образом…
– Последняя запись была сделана перед тем, как она бросила дневник прямо в футляре в утилизатор мусора у вас на кухне. Дата указана прямо здесь. Вам придется прочитать все до конца.
Его лицо посерело, когда он прочел, руки затряслись.
– Этого не может быть.
– В глубине души вы знаете, что может, что это так и есть. Ваша жена знала, что это так, она пребывала в ужасе и в горе, но все равно старалась защитить Рэйлин. А Рэйлин сделала это, чтобы защитить себя и бросить подозрение на Аллику. Скомпрометировать ее в ваших глазах. Она хотела, чтобы вы уделяли внимание и время только ей одной.
– Нет!
– Есть и другие записи, Оливер. Она в деталях описывает, как убивала Фостера и Уильямса. Упоминает женщину по имени миссис Верси из Кинли-хауса.
– Нет. Нет. Вы с ума сошли. – Он покачнулся, словно земля ускользала у него из-под ног. – Я точно схожу с ума.
«Толкай, – приказала себе Ева. – Дави». Другого выхода у нее не было.
– Кое-чего здесь нет. Она начала вести дневник всего семь месяцев назад. Здесь не написано, как она убивала вашего сына.
Даже серая краска исчезла с его лица.
– Это безумие.
– Вы оба знали, что Рэйлин была уже на ногах какое-то время, прежде чем пришла разбудить вас.
– Она…
– Вы решили, что это был несчастный случай. Какой отец на вашем месте подумал бы иначе? Вы подумали, что он споткнулся и упал, а она в шоке и не может в это поверить. Вы спрятали все, что напоминало о нем, потому что она расстраивалась, когда эти напоминания попадались ей на глаза. Больше того, когда видела, как вы или ваша жена смотрите на них.
– Ради всего святого! Ей было семь лет. Вы не можете думать…
– Могу. Взгляните на свою жену, Оливер. Она заслуживает того, что с ней сделали? Выньте еще на минутку фотографию вашего сына. Он заслужил такую смерть? Она взяла эти жизни, глазом не моргнув. У меня твердокаменное дело против нее. Включая тот факт, что она купила термос и велела выгравировать на нем имя «Крейг».