Когда я была маленькой, то всегда радовалась этому.
Я выбегала на лужайку и вытаскивала Зика за собой, чтобы мне было не так одиноко, пока мама готовит на кухне, а отец возится со своей фурой на подъездной дорожке.
Это было то время, когда мне не приходилось прятаться от чего-то в своей комнате и гулять часами напролет, лишь бы не приходить домой раньше, лишь бы не наткнуться на алкоголика Йена и не слышать его усмешек.
Из воспоминаний и рассуждений меня вырывает приятный высокий голос медсестры, напевающий тихую колыбельную. Подсознательно улыбаясь, я прислушиваюсь к словам колыбельной и на несколько секунд будто засыпаю, но её пение прерывает писк аппаратов, врывающийся в мой разум, словно непрошенный гость.
Если бы я могла, я бы выключила этот ужасный звук, но сейчас я могу лишь отключиться от него в плане внимания, как успешно делала это несколько часов или минут назад.
Когда ты не имеешь возможности контактировать с миром в физическом плане, ты автоматически становишься привязана к внешним раздражителям. Это стало привычкой, которая мне нравилась. Мне было приятно слушать пение медсестры, втыкающей мне иглу в вену, приятно ощущать свежий прохладный воздух, мягкие солнечные лучи и остальные прелести тишины и покоя.
Вокруг меня нет никого, кто мог бы потревожить, пристать или разозлить. Никого, кто мог бы нарушить покой. Я не знаю, сколько сейчас времени, но девушка-медсестра пела слегка устало. Видимо, скоро закат и она уйдет в коридор.
Оттуда, из коридора, доносятся самые разнообразные в человеческой природе звуки.
В первую очередь — ругань, и если раньше мне было всё равно на чужие проблемы, то сейчас я переживала практически за каждого, кто имел случай ссориться через стенку от меня.
В критических случаях человеческий слух становится невероятно чувствительным. Несколько часов назад девушка ссорилась с матерью из-за того, что та не хотела продолжить лечение и обеспечение её возлюбленного, находящегося в коме.
Также я могла слышать разговоры врачей, общающихся на своем, больничном языке, пациентов и их родственников, пришедших навестить и даже служащих, кричащих о том, что им чего-то не хватает.
Обещания, слова любви и приязни, ругань и прощания — я всё это слышу, и тогда я чувствую то, чему раньше не уделяла внимания. Одиночество.
Оно было похоже на маленький, темный комок из потухших звёзд, скопившихся где-то посередине грудной клетки. Я бы выдохнула сейчас, но, к сожалению, не могу.
Скоро должны включить музыку. Это уже случалось, так что я ждала этого снова. Музыка была тихой и приятной; она не давила на мозг, а наоборот — расслабляла меня, давала чувство спокойствия и безмятежности, оплетая мой разум полностью и целиком. И вот, не прошло и пяти минут, как комнату, в которой я находилась, заполнила музыка.
Размеренная, как неспешный ручей в лесу.
Я бы улыбнулась, но я — без оболочки. Я ничего не вижу. Перед глазами тьма, наполненная вспышками время от времени.
Но даже эти вспышки кажутся мне развлечением, пока я провожу уже… неизвестно какое количество времени здесь.
На самом деле, очнулась я утром, когда медсестра, громко переговариваясь с доктором, упомянула время.
Когда я умственно очнулась, было всего лишь шесть утра. Тогда в палате было прохладно и я чувствовала, как каменеют руки и пальцы, но вскоре стало гораздо теплее.
Но в данный момент, когда те лучики солнца, что грели меня, постепенно исчезают, я начинаю понимать, что сейчас не прочь бы посмотреть на то, как солнце опускается за горизонт.
Как его последние лучи заходят за деревья вдали, освещая дороги и проезжающие машины. Сейчас мне хочется лишь понаблюдать за тем, как суетится весь мир вдали от меня.
Солнце являло собой то, чего мне больше всего не хватало в жизни с тех пор, как ушли родители. Тепла.
И, если Рай действительно существует, то я хотела бы, чтобы моим родным всегда доставалось бы достаточно тепла, чтобы они не чувствовали себя покинутыми и незащищенными.
Я бы сглотнула, но я не могу. Все происходит чисто автоматически, но эту автоматику я не в силах контролировать.
В палате достаточно тепло, чтобы мои руки не превращались в ледышки, но мне кажется, что они всё ещё холодные. Сколько мне еще предстоит находиться в таком состоянии?
Почему-то я уверена, что это не один из тех отрывков, что так долго преследовали меня, ведь я в сознании уже достаточно долго.
Здесь пахнет приятными цветочными ароматами вперемешку с хлоркой. Никогда не думала, что больничные палаты могут быть настолько приятными и спокойными, весь хаос — в коридоре. Я ощущаю порыв ветерка — дверь в палату раскрывается, и до моих ушей доносится голос медсестры.