— Никаких лишних новостей, — торопливо говорит она, но её слова глушит закрывающаяся дверь.
В ответ ей ничего не звучит, но я уже ощущаю чужое присутствие.
Напряжение, исходящее от посетителя, можно сравнить с тисками, и моему разуму становится не по себе.
Ветерок блуждает по комнате и разносит повсюду аромат пришедшего.
Гость пахнет ярко и по-новому.
Я никогда ещё не встречала подобных смешений запахов: кофе, резкий одеколон, купленный явно не за доллар в дешёвом магазинчике, уличная свежесть, смешанная с дождём. На улице шёл дождь?
Я прислушиваюсь, но в ответ мне — лишь глушащая тишина, смешанная с напряженностью. Где-то внутри — я уже знаю, что этот человек мне знаком, но признать это у меня не хватает ни смелости, ни веры.
— Привет, — произносит тихий, спокойный голос, — Прости, что я так поздно. Сегодня в нашей школе будто врата Ада распахнулись.
«Привет, Шеффилд» — мысленно произношу я, чувствуя непонятные мне эмоции, ведь голоса у меня теперь нет.
Он замолкает; на несколько минут в палате повисает такая ужасная тишина, что я готова была сойти с ума. Окно было закрыто, потому что ветерка я не ощущала, а дверь была плотно захлопнута. Его молчание начало в буквальном случае давить на грудную клетку, но вскоре он заговорил.
— Директор отчитал меня за произошедшее с тобой. Он сказал, что из-за этого я могу потерять работу, но ты сама понимаешь, что никуда он не денется. В крайнем случае, я могу просто перевестись в другую школу, — голос Шеффилда был чем-то средним между оператором службы поддержки и диктором на телевидении, и это звучало почти так же, как и та музыка, что недавно заполняла эту комнату.
Ещё один плюс Шеффилду, как психологу, — это его голос. Как ни странно, сейчас он говорил со мной так, будто я была его близким другом. А я хотела им быть.
— Знаешь, я бы ни за что не перевелся в другую школу, потому что я был уже везде и повсюду. Я объездил почти всю Канаду, а теперь и Штаты, в поисках пригодного места работы, чтобы быть ближе к родным местам, и, в итоге, обосновался здесь. Я так часто менял работодателей, что успел побывать почти в каждом уголке страны. Как-нибудь, я устрою тебе экскурсию по тому месту, где я жил. Если ты захочешь, разумеется. Может, мне стоило бы не приходить сегодня, но я не знаю, чем мне заняться дома. У меня проблемы с кабельным телевидением, так что никакого смысла от шипящего ящика нет.
«Нет, я рада, что ты пришел ко мне.»
— А ещё, аппарат, к которому ты сейчас подключена, он показывает твой пульс, а бонусом — ужасно пищит, так что в какой-то степени… Я надеюсь, что слышу этот кошмар не один. — Шеффилд вздохнул, а затем снова замолчал, оставив за собой шлейф из запаха одеколона; видимо он откинулся на спинку. Он любит это делать.
Я запомнила каждую его привычку, каждую позу, пока участвовала в разговорах с ним. Поэтому сейчас мне, в некотором роде, жаль, что я не могу видеть его лица.
— Сегодня уже двенадцатый день, — шепотом произнёс Шеффилд спустя, казалось, несколько часов, — Я хожу сюда ежедневно и врачи начинают смотреть на меня с жалостью. Это, кстати, немного раздражает. Люди действительно думают, что я — либо отец, либо брат, либо кто ещё похуже. Медсестра имеет личные подозрения на этот счет, — я слышу, как Шеффилд смеётся, и это заставляет меня чувствовать себя лучше хотя бы морально.
Его смех — это одно из самых редких событий, и мне посчастливилось сейчас его застать. Но через пару секунд его голос становится другим, словно он сказал что-то лишнее:
— Но тебе не обязательно было это знать. Извини. Я больше не буду так… — он замолкает, его голос глушит испуг, — Ох, Боже.
Я слышу, как бешено начинает пищать аппарат, к которому я подключена, и мне становится невыносимо противно. Успокаивая нервы, я стараюсь думать о лучах солнца и приятной обстановке вокруг, слушая, становится ли мой пульс ровнее. Моя личная терапия действует как нельзя лучше.
— Медсестра ругается на меня за то, как сильно я заставляю тебя нервничать. Она думает, что… — и снова он молчит.
Чем больше он говорит об этом — тем сильнее я начинаю переживать. Я буквально ощущаю, как учащается дыхание внутри меня и как закипает кровь. Как сердце толкает грудную клетку, как мысли летают в голове, будто испугавшиеся птички.
«Прекрати, Шеффилд, я поняла тебя, и я не представляю, почему не могу заставить своё тело успокоиться»