Вечером ко мне приехал Шеффилд, неся в одной руке пакет с фруктами, а в другой — свою куртку, с которой вода текла ручьем так же, как и с его волос, зачесанных назад по привычке. На его лице было выражение отсутствия, ведь когда он зашел, то сразу и не заметила то, что я сижу уже на другой кровати и смотрю в высокое, с пола до потолка окно, которое сейчас полностью изрешечено каплями дождя.
Погода сегодня не казалась мне испорченной, скорее наоборот; меня такой исход вещей даже воодушевлял, и это представлялось мне немыслимым. После стольких мучений и отвратительных вещей, что я видела (или делала), я хотела лишь спокойствия и тишины.
Пусть даже если вокруг больничные стены и медсестры, постоянно переговаривающиеся о том, как долго я находилась в коме. Сегодня я надеялась узнать у Шеффилда, что же со мной случилось и почему сейчас я нахожусь здесь.
В комнате повисла тишина.
С того момента, как психолог зашел в комнату, будто выключили звук у всего мира сразу, или я просто потеряла восприятие к звуку после пробуждения. На лице Шеффилда всё ещё была отрешенность, объяснения которой я всё никак не могла дать, как будто его кто-то разочаровал или оскорбил, но он не зол, потому что его лицо расслаблено. Меня будто дёрнули за ниточки, и я начала говорить.
— Как прошел день? — мой вопрос повис в воздухе, но психолог его услышал и перевёл на меня остекленевшие глаза присаживаясь на край кровати напротив меня.
— Как всегда, спасибо, — негромко ответил он, поставил пакет с фруктами на тумбочку и провёл пальцами по волосам. По его запястьям тут же потекла вода, затекая в рукав, и я невольно вздрогнула, будто чувствуя холод за него, — А ты как? Надеюсь, тебе гораздо лучше, потому что завтра тебя уже выписывают.
— Завтра? — шепнула я, слегка хмурясь.
По лицу Шеффилда промчалось непонимание.
— Тебя это не радует? — спросил психолог, наклоняя голову в сторону. Именно в такие моменты мне, почему-то, хотелось его заткнуть поцелуем. Его вопросы звучали, как упрёк. Не могу сказать, что я придирчива, просто что-то в нём всё не могло дать мне покоя. Но сейчас я сдержалась.
— Нет, если честно, — ответила я, когда собралась с силами и смогла таки посмотреть прямо в его глаза, — Я не хочу домой.
— Расскажи мне, почему? — Шеффилд задал этот вопрос мягче, чем мог бы сделать это в любой другой день, — Может, я могу помочь?
— Для начала, — прервала его я, — Что со мной произошло и почему я здесь оказалась?
Психолог скользнул по мне глазами и опустил голову, будто не желая отвечать, но вскоре вздохнул и начал говорить.
— Это было где-то три недели назад, и ты не пришла в школу после того, как я привёз тебя домой с кладбища. Я думал, ты заболела, ведь ночью было холодно, но когда я пришел к тебе спустя три дня, то обнаружил пустой дом с распахнутой дверью и листок на полу, на котором ты записала мой номер. Я подал заявление о том, что ты пропала. Полиция города уже начала розыск сразу же, потому что там у меня есть знакомые. Директор пришёл в дикий ужас, потому что последним, с кем ты была замечена, — это я. И единственным, с кем ты общалась, тоже был я. Ты можешь мне не верить, но я нашел тебя на кладбище. Ты лежала в крови, твой телефон трещал от вызовов твоих учителей, и всё, что ты могла говорить — это то, как ты устала. В твоей толстовке я нашел ручку и кучку листков, на которых был написаны рандомные просьбы. Ты не представляешь, что было в голове шерифа. А он не смог представить, что в твоей.
Мужчина промолчал некоторое время, давая мне усвоить информацию.
— Я сказал ему, что у тебя депрессия и последние занятия ты говорила лишь о том, как сложно выжить в таком мире. Я уговорил шерифа не сообщать в школу о том, что у тебя могут быть проблемы с психикой, о том, что ты могла что-то забыть или какие-то вещи могли выбить тебя из разума, — голос Шеффилда трещал от злости, но я старалась не обращать на это внимания, потому что мои колени начали дрожать.
— Я видел, как ты истекала кровью вперемешку с грязью. Ты — не только школьница, которая ходит ко мне по болтать, ты — близкий мне человек. Я не хочу даже знать, с кем ты столкнулась или обо что ты ударялась, потому что лишь одна мысль о насилии превращает меня в последнего психа. Поверь мне, я сталкивался с такими вещами, что после просмотров фильмов ужасов невольно начинаешь смеяться. У меня были такие дети, такие клиенты, и их судеб не пожелаешь ни одному, просто никому. Ты — одна из них, Рикки, и это совершенно не весело, поверь мне.