Не знаю, можно ли назвать то гадкое чувство в груди одиночеством, но мне было больно.
— Я старалась держаться, но всё время падала. Все вокруг стали утешать меня, говорить, что все нормализуется, но я просто сломалась. Я думала о том, что смогу жить нормально, будучи одной, но вскоре появился Йен и сделал моё существование невыносимым. Я ненавидела его.
— Твоё поведение можно понять, твою реакцию на окружающих тоже. Когда твои родители погибли, твоё мышление и взгляд на мир вдруг сделали крутой поворот в другую сторону. Когда мы счастливы, — Шеффилд тяжело вздохнул, откидывая голову, — Мы не видим в остальных их темную и неприятную сторону. Мы не замечаем всего этого. Нам это просто не важно. Но стоит чему-нибудь вдруг разрушить наш мир — и с наших глаз будто спадает пелена. Окружающие вдруг становятся враждебными и раздражительными. Нам кажется, будто всё и вся настроены против нас и делают всё назло, но на самом деле… Некоторые просто преувеличивают и сами становятся на ту сторону. Начинают показывать все свои гадкие козыри. Когда мы счастливы — счастливы все вокруг, по нашему мнению. А если ты обезумела от ярости и боли, то те же самые «все вокруг» — уже грубые и злые. Да, я не говорю, что это происходит во всех случаях из ста процентов возможности, но в большинстве случаев мы — то, что мы видим вокруг, а все вокруг — отражение нас. В любом человеке можно увидеть что-то хорошее, и в любом можно увидеть плохое. Ты не счастлива, Рикки. Ты совершенно не счастлива, отрицать невозможно.
— Я знаю, — ответила я.
— Тебе никогда не хотелось найти человека, который мог бы встать на место родителей? То есть, пойми меня правильно, того, кто смог бы тебе помочь?
— Иногда я хочу уйти из твоего кабинета. — произнесла я.
Это шутка, он знает.
Шеффилд хмыкнул. Он отвел глаза и тяжело вздохнул, видимо, не зная, что ответить. Он до сих пор не может понять, что является единственным, с кем я поддерживаю настолько тесный контакт. Я сама не понимаю, почему всё ещё прихожу в эту комнату. Скорее всего, это из-за того, что Шеффилд всегда готов выслушать мои бредни. И потому, что у него чудесные изумрудные глаза.
— Ты ушла от ответа, — Шеффилд возобновил разговор, а я стиснула зубы.
— А вы спрашиваете глупые вещи порой, — теперь спрятала руки в карманы.
— От чего ты прячешься? — спросил вдруг он.
Только я открыла рот, как в кабинет влетел математик, разнося всё на своём пути и что-то громко передавая моему психологу. Внимание Шеффилда ко мне было украдено, и я поднялась с места и ушла.
На полочке в моем шкафчике лежат мои ключи от дома и я смотрю на них, но не думаю, что способна сейчас идти туда. Но у меня нет выбора.
Под ключами лежит кусок бумажки, и я снова узнаю почерк.
«Выйди на улицу».
И я сминаю бумажку и выбрасываю её в урну, направляясь к выходу.
Шеффилд ждёт меня на улице и выглядит так, словно проводит время в ожидании девушки, которая опаздывает на свидание. Я подхожу к нему, взглянув на парковку. Вокруг всё ещё много машин и они окружены учениками, торопящимися домой или по делам.
Деревья покрылись дождевыми каплями, асфальт похож на огромную лужу, а глядя на серое здание школы можно подумать, что из мира пропали все цвета. Но это лишь можно было.
На самом деле мои руки белые, глаза Шеффилда — серо-зеленые, а края радужки тёмные. Он никогда не ждал меня после занятий, а тем более — не предлагал подождать. А здесь — всё и сразу.
Несколько секунд он меня не замечал, вглядываясь в сторону ворот, а затем понял, что не один.
— Я, если честно, думал, что ты пойдешь другой дорогой, — он улыбнулся мне.
— Нет, теперь в этом нет смысла, — выдохнув, я прячу руки в карманы и Шеффилд это замечает, но в этот раз молчит, отводя взгляд в сторону, — Зачем вы меня ждали?
— Хотел подвезти тебя до дома, — сказал мужчина, возвращая ко мне свой взгляд, — Обещали ливень.
— Ни к чему такая забота, я могу доехать на автобусе, — я обернулась на парковку, но, к сожалению, автобуса уже не было, — Или дойти пешком, как всегда.
— Ты против? — психолог слегка склонил голову в сторону.
Сейчас он совершенно не был похож на себя. На того, кем я привыкла его видеть.
Он был серьезнее, чем обычно, а на губах не было и намека на улыбку. Но сейчас я не знаю, кто я: растерянная или шутница? Мне начинает казаться, что моё состояние приобретает новую стадию, но названия ей пока не придумано.
— Я не против, я просто удивлена, — в конце концов выдаю я, оглядываясь на своих одноклассников, бегущих к машинам под зонтами. Я и не заметила, что по лицу стекают капли воды, а волосы липнут к глазам.