Мне хотелось обнять Зика, своего кота, но он давно исчез, оставив меня в совершенном одиночестве. В комнате не было света, потому что лампочка перегорела несколько недель назад. Я снова сидела на той же кровати, с сигаретой в зубах. Я не в себе, я будто снаружи. Мой разум блуждает по отрывкам воспоминаний, или же это был просто сон…
Я не знаю.
Я не чувствую тела до тех пор, пока в грудь не ударяет снова. Удары продолжаются, но теперь мишенью стало горло.
В голове взрывается фейерверк, и я чувствую, как напрягаются связки, а через секунды уже слышу свой голос.
Когда я раскрываю глаза, то в них пляшут огоньки, тёмные и яркие пятна, вперемешку и бессовестно.
Я не вижу того, что передо мной, но могу ощущать огненную боль в лёгких, когда вдыхаю драгоценный воздух, а следом получаю возможность слышать.
Аппарат, пищащий над ухом, он снова здесь. Его писк усиливается вместе с моим сердцебиением, и я смотрю в белый потолок, кажется, снова потеряв голос.
На потолке две большие плоские лампы, и я сразу же понимаю, что нахожусь в больнице. Аппарат продолжает пищать, и я понимаю, что на мне аппарат искусственной вентиляции лёгких. Сняв прозрачную маску, я вдыхаю воздух ещё сильнее, но боль продолжает преследовать меня даже тогда, когда я пытаюсь встать. У меня ничего не выходит, поэтому я начинаю озираться по сторонам.
В моих руках — катетеры, обеспечивающие моё питание и подачу лекарств. Руки залеплены несколькими широкими лентами-пластырями, а вокруг меня — пустые койки, но одна, слева от меня, вся в одежде и сумках.
Большая дорожная сумка, маленькая женская и чей-то кошелёк. Я начинаю часто моргать, приходя в сознание, и тогда в палату влетает медсестра — миниатюрная, плотная девушка с каре. Она бегло осматривает небольшой экран кардиомонитора, а затем смотрит на меня, чуть ли не светясь от счастья. Я не понимаю подобной реакции, но медленно, словно утреннее движение на дорогах, до меня доходит, что я снова пропал на несколько дней…
— Боже! — воскликнув, медсестра ошеломлённо прикрыла рот рукой и медленно отошла в сторону. Она качала головой, не в силах успокоиться, а я лишь смотрела на неё, не понимая, в чём дело.
Через несколько секунд, девушка сглотнула, поджав бледные губы и рукой убирая прилипшие к лицу волосы, а затем сорвалась с места, выбегая из палаты.
Я повернула голову в другое положение, хоть это удалось с огромным трудом. За окном было темно, к тому же, его закрывала плотная штора.
В палате горел слабый свет, хотя при пробуждении он показался мне ослепляющим.
Голова гудела, грозясь вот-вот лопнуть. Ощущение было не из приятных, поэтому я зажмурилась, а после услышала, как дверь в палату снова открывается.
Я подняла глаза, еле-еле в состоянии адекватно оценить ситуацию, но после нескольких секунд, во мне буквально оборвалось всё, что поддерживало меня этот короткий, но безумно странный промежуток времени.
— Мама? — одними губами произнёсла я, ощущая, как на глаза набегают слёзы. Мои руки заледенели, и аппарат запищал так сильно, что мне показалось, что звук слился в одну сплошную линию.
Женщина, поправляя светлые волосы, вся красная и опухшая от слёз, присела на край моей койки и медленно, насколько ей позволяло удивление в её глазах, положила руку поверх моей, накрывая второй ладонью рот.
Я зажмурила глаза, сгоняя слёзы. Не может быть. Я ощутила, как сквозь лёгкие наружу прорываются рыдания, и вдруг поняла, что не сплю, потому что отупляющая боль была самой настоящей.
Открыв глаза, я снова посмотрела на прекрасную женщину с косой, пряди из которой были неопрятно раскиданы по лицу, и узнала в её глазах то, что давно потеряла. Через пару секунд я видела перед собой размытое пятно, а затем её рука, мягкая и худая, убрала с моих глаз слёзы.
— Моя Ри, моя девочка, — дрожащим голосом произнесла она, — Ты со мной, ты здесь. Боже мой…
Эмили Донован. Моя мама, моя любимая мама, вытирая слёзы с моих глаз, едва дышала. Я не понимала, что происходит, но это было прекрасно.
Боже, я умерла. Я умерла.
И я с ней.
Говорить я не могла. Я кашляла, ощущая боль в горле, и это было всем, на что я имела силы.
В сердце йокнуло, когда я посмотрела в зелёные глаза моей мамы, увидев в них глаза Дастина Шеффилда.
— Дастин. — сказала я, слыша свой хрип вместо привычного голоса.
— Дастин? — мама нахмурилась, слегка сжимая мою ладонь и всё ещё плача, — Малышка, я не понимаю, о ком ты.
Я стиснула зубы, набираясь сил, чтобы отвести взгляд от прекрасного лица моей матери на потолок.