Мергатройд принял осторожный, тактичный вид человека, который собирается наставить другого на путь истинный, не нанося оскорблений.
— О, тут и там были небольшие повреждения, вы совершенно правы, но ничего серьезного, без падения мачты. Это действительно очень плохо. Я уверен, что, несмотря на это, было много шума и криков, а если вы находитесь на нижней палубе, это может звучать намного хуже, чем есть на самом деле.
Я собирался ответить, что хорошо помню это, потому что был на палубе во время происшествия. Но какая-то редкостная осторожность заставила меня замолчать.
— Спасибо, Генри. Снова и снова я осознаю, что мне никогда не следует высказывать свое мнение о чем-либо, связанном с устройством корабля, потому что я наверняка выставлю себя дураком.
— Вы занимайтесь костями, доктор, а мы будем довольствоваться парусами и углем, — дружелюбно сказал мне Мергатройд. — И это не глупость, не так ли, мистер Мортлок?
— Вовсе нет, — поспешно согласился со своим начальником Мортлок. — Корабль — это как совершенно новый мир. Вы можете родиться на корабле и все равно сойдете в могилу, узнав что-то новое. Я расскажу вам, что узнал прошлой ночью! В теле двести шесть костей! Представьте, что вы мертвы, и все эти кости гремят у вас внутри! Не думаю, что я представляю себя мертвым!
Туннель, каменный проход, доспехи: мое собственное отражение обнажает череп.
Быть мертвым само по себе плохо, подумал я. Но есть кое-что похуже.
Ходить с чужими костями внутри себя.
— Мы снова возвращаемся к земной жизни, не так ли, джентльмены? — спросила графиня, как будто была посвящена в самые сокровенные мои мысли.
Она рассеянно сорвала перо со своей шляпы и выбросила его за борт, где слабое течение лагуны вскоре унесло его прочь, одинокого маленького желтого посланца, отправившегося в путь сам по себе.
Лодки с хрустом ударились о каменистую осыпь, окаймлявшую отмели лагуны. Мы высадились на берег, пройдя два фута по холодной воде, пока не оказались на сухой, хотя и скользкой земле, где можно было подвернуть лодыжки. Перед нами возвышался край ближайшей стены, всего лишь прелюдия к возвышающимся волнообразным укреплениям за ней, а между нами и стеной лежали обломки, которые мы заметили с «Деметры». Это действительно был другой пароход, но (как предположил капитан) с колесно-лопастным приводом. Мы смотрели на его правый борт, а левый прижимался вплотную к стене. Затонувшее судно находилось значительно выше береговой линии: на пятьдесят или шестьдесят футов дальше нынешнего уровня воды и на добрых десять футов выше нее, на берегу, покрытом крупной круглой галькой и еще более крупными валунами неправильной формы, часть которых пробила корпус, так что доски были расколоты, раздвинуты на части и в некоторых местах начисто отщеплены. Сквозь щели в досках, которые раскололись или вообще отсутствовали, мы разглядели темные, затхлые трюмы и все полезные товары, которые еще могли лежать в них.
Посередине корпуса находилось гребное колесо правого борта, вернее, его сильно искореженные останки. Полукруглый корпус колеса был почти цел, но основная часть колеса представляла собой груду сломанных спиц и лопастей. Возможно, погода привела к тому, что оно постепенно сгнило и разрушилось, но вместо этого я задался вопросом, продолжало ли колесо вращаться, все еще под действием полной силы пара, когда корабль оказался выброшенным на скалы, а колесо разбилось вдребезги в вихревой оргии саморазрушения.
Как и у «Деметры», у корабля были мачты и паруса, но теперь от них мало что осталось, кроме трех ужасных обрубков, увенчанных провисшими, сломанными поперечными реями, обтянутыми похожими на кожу остатками парусины. Они навели меня на мысль о трех грубо сколоченных крестах, воздвигнутых над какой-то жуткой Голгофой, за которой серым валом возвышалось истерзанное штормами небо. От названия корабля не осталось и следа, даже если бы оно было когда-либо написано на его корпусе.
Сначала мы не подходили к месту крушения. Рамос, Мергатройд и Мортлок выбрали относительно ровное место, где камни были достаточно мелкими, чтобы по ним можно было ходить, и именно здесь мы разбили наш лагерь. На камнях была расстелена парусина, установлены палатки и тенты, вырыты уборные и расставлены столы и стулья для нашего временного удобства. По стандартам комфорта на суше, это было по-спартански, но для большинства из нас это было неизмеримым улучшением жизни на «Деметре». Мужчинам не нужно было спать бок о бок; омовения можно было совершать в некоторой степени уединенно, было место, где можно было свободно бродить, дул легкий ветерок, можно было играть в крикет и футбол, земля не поднималась, не опускалась и не наклонялась при каждом вздохе, чашку кофе можно было поставить на стол и быть уверенным, что она не упадет сама по себе, и над всем остальным царила тишина, нарушаемая только веселыми голосами людей и мягким плеском воды лагуны о берег — движением, слишком слабым, чтобы его можно было назвать волнами. Можно было ожидать, что присутствие затонувшего корабля немного охладит настроение, и, возможно, так оно и было, но это настроение было достаточно приподнятым, чтобы люди все еще пребывали в приятном, игривом настроении, как школьники в первый день освобождения от уроков. В глубине души они понимали, что, какая бы глупость ни постигла этот более ранний корабль, это не могло относиться к более крепкой «Деметре» с ее современными линиями и превосходными двигательными установками.