— Это журнал «Европы», — сказал Мергатройд.
Я тяжело кивнул, чувствуя скорее сожаление, чем удивление. Мне было жаль Рамоса, который до сих пор, должно быть, надеялся, что, хотя его хозяин и был казачьим ублюдком, он не был лжецом.
Но больше всего беспокоил не сам факт принадлежности корабля. Это была последняя запись в его журнале.
Я бы сказал, что написанное — или более точным было бы нацарапанное в ужасе и спешке:
Я ВЫБРАЛСЯ.
ОНО ВОЗВРАЩАЕТСЯ.
ОНО ПРИБЛИЖАЕТСЯ, ЧТОБЫ ЗАТАЩИТЬ МЕНЯ ОБРАТНО.
ВЕРНУТЬ К ОСТАЛЬНЫМ.
УХОДИТЕ, ПОКА МОЖЕ
По диагонали страницы, пересекая пустые страницы, виднелись бороздки, оставленные ногтями. Я смотрел на эти отметины, с трудом осознавая силу, с которой они были нанесены, и их абсолютную бесполезность. Это было хуже всего. Я не мог представить себе разум, настолько обезумевший от истерического ужаса, что он решил, будто книга — это вещь, за которую стоит цепляться. С таким же успехом можно было хвататься за воздух. И все же силы воли, стоявшей за этим актом отчаянной безнадежности, было достаточно, чтобы изуродовать журнал.
Я осторожно отодвинул Мергатройда от журнала.
Я закрыл его так нежно и тихо, как будто опускал крышку гроба.
— Мы заберем это обратно в лагерь, — сказал я. — Думаю, это может дать ответы на ряд вопросов.
Рамос проворчал: — Он ответит подробнее.
— Сначала мы должны выслушать версию Топольского, коронель. Возможно, у него есть… какое-то объяснение.
— Да. Объяснение, что он солгал нам, всем нам, о причинах этого безумия.
— Мы знаем только, что некоторые люди покинули «Европу», — предостерег я, чувствуя, как нарастает гнев коронеля, как обитатели подножия какого-нибудь дремлющего вулкана ощущают медленное, но пагубное пробуждение своего огненного божества. — Для этого могут быть причины. Вернулся человек, по-видимому, обезумевший… но и для этого могли быть причины. Болезнь. Возможно, вспышка, которая привела к отказу от этой экспедиции.
— Вы думаете… — начал Мергатройд. — Вы думаете… — Казалось, он замкнулся в себе, как сломанный автомат. — Вы думаете… это… то, о чем он говорил, вытащило его отсюда?
— Я думаю, мы не смеем строить догадки, Генри, — сказал я, пытаясь успокоить человека, которого я видел таким невозмутимым перед штормами, холодом и другими превратностями морской жизни. Храброго, надежного человека при любых обстоятельствах, кроме этого. — Опять же, когда мы вернемся в лагерь и обсудим это с мастером Топольским…
— Никаких обсуждений не будет, — сказал Рамос и направился в том направлении, откуда мы пришли, обратно в недра колесного парохода, держа мушкет перед собой.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В быстрой последовательности произошло несколько событий.
Топольский и Дюпен показались из-за северного края одной из увенчанных башенками стен, между ними шел оживленный разговор. Дюпен плелся под огромным грузом геодезических приборов, навьюченный, как вьючный мул, в то время как Топольский беззаботно прогуливался, широко жестикулируя, а его шляпа съехала набекрень.
Рамос бросился им наперерез. Он держал мушкет наготове, но я не думаю, что этого было достаточно, чтобы вызвать у них подозрения относительно его настроения. Мы с Мергатройдом следовали за мексиканцем так быстро, как только могли, но там, где мы спотыкались и поскальзывались на камнях, Рамос оставался уверенным в себе, как будто все годы военной службы научили его преодолевать любую местность.
— Коронель! — Я спешил за ним, уже задыхаясь от напряжения. — Мы должны позволить ему изложить свою версию событий!
Рамос не слышал меня или не хотел слышать.
— Я думал, что он будет последним, кто воспылает духом из-за русского, — сказал Мергатройд, поспешая рядом со мной.
— У лояльности есть свои пределы, Генри. Боюсь, что мастер Топольский только что обнаружил предел возможностей нашего друга Рамоса.
— Мексиканец, похоже, готов разорвать его на части.
— Тогда хорошо, что доктор будет под рукой. Хотя надеюсь, что обойдется без отрывания конечностей. — Я подгонял его, как будто он меня сдерживал. — Да ладно вам, Генри! Возможно, мы так же убеждены в виновности Топольского в этом деле, но в Англии мы допускаем презумпцию невиновности, по крайней мере, до тех пор, пока не заслушаем подозреваемых.
— Но мы же не в Англии, не так ли? — заметил Мергатройд. — Мы в какой-то ледяной глуши!