Я показал юноше, что ему следует вернуться к палаткам. — Если вы способны успокоить свой грозный ум, Раймон, идите и сделайте это. — Затем, обращаясь к Топольскому: — С людьми на том пароходе случилось что-то ужасное. — Я похлопал по бревну. — Если это какое-то свидетельство, то все они заходили в ваше Сооружение. Один из них снова вышел, но только на то время, которое потребовалось, чтобы оставить нам сообщение. Затем беднягу затащила обратно та мерзость, что скрывается в этих стенах.
— Сообщение?
— Что мы должны уходить, пока у нас есть возможность.
Он покачал головой, насмехаясь над моими словами. — Несомненно, это уловка, чтобы отпугнуть нас. Что может быть лучше для сохранения тайны?
— Как вы объясните отсутствие тел?
— В этом нет необходимости. Они просто ушли в другое место. — Его взгляд снова метнулся к мушкету. — Лионель, как ты думаешь, смог бы ты найти в себе силы быть менее жестоким?.. — Рука Топольского внезапно дернулась, нащупывая что-то, спрятанное в складках его одежды. Низкое солнце блеснуло на почерневшем металле: в его пальцах был зажат изящный крошечный пистолет.
Рамос выстрелил. Я не виню его, поскольку в тот момент казалось вполне вероятным, что Топольский выстрелит в него первым. Коронель, поскольку он не был убийцей по натуре, стремился только обезоружить Топольского, и этого он добился. Пуля из его мушкета задела предплечье Топольского. Выстрел отозвался оглушительным эхом, казалось, отразившись от каждой поверхности вокруг нас, от гальки до нависающих над лагуной скал. Топольский, в свою очередь, вскрикнул и, возможно, собирался выронить пистолет. Но этот процесс был недостаточно быстрым, и из-за злобы или какого-то неконтролируемого импульса его поврежденной руки он нажал на спусковой крючок. Маленький пистолет сверкнул, и по какой-то милости пуля не попала в Рамоса.
Вместо этого она попала в меня.
Она пронзила мой живот, и я мгновенно понял — еще до того, как меня коснулся первый проблеск боли, — что я погиб. Хирург может извлечь пулю из мышцы, он может отрезать руку, раздробленную пушечным выстрелом, но когда пуля попадает человеку в живот, тут уж ничего не поделаешь. Не имело значения, что я был единственным хирургом на «Деметре»: даже если бы здесь присутствовала сотня таких, как я, обладающих всеми знаниями и инструментами современной медицины, это ни на йоту не изменило бы мою судьбу.
Я упал на землю. Началась агония. Я приготовился к ней, как человек готовится к визиту надоедливого гостя, но это не сделало само по себе зрелище более терпимым. Я застонал, сдерживая нарастающее давление мучений.
Рамос отбросил мушкет и подскочил ко мне. Мергатройд и Мортлок бросились к Топольскому, чтобы остановить его, когда маленький пистолет выпустил свое жало.
— Мне жаль, Сайлас, — сказал Рамос, и в его глазах появилась отчаянная печаль. — Я не это имел в виду!
Кровь закипела у меня во рту. Но я должен был поговорить с ним. — Это не ваших рук дело, Лионель.
— Возможно, все не так уж плохо.
Я покачал головой. Коронель знал то же, что и я. Он видел, как слишком много людей умирало подобным образом.
— О, Сайлас, — сказала графиня Косайл, склонившись надо мной с другой стороны. — Вы снова пошли и сделали это, не так ли?
— Что я сделал? — спросил я слабым голосом.
— Вы погибли из-за нас. Или скоро погибнете. — Она опустила глаза на кровавую трясину у меня на животе. — Честно говоря, вы будете настаивать на том, чтобы вам было тяжело. Со всеми вашими медицинскими познаниями, неужели вы не могли хотя бы найти способ покончить с собой безболезненно?
— Он стрелял в меня, — сказал я.
— Сайлас, это не так, и вы это знаете. Бедняга почти полностью лишен воли.
Несмотря на мою боль — возможно, даже из-за нее, — я не думаю, что когда-либо видел более прекрасное видение, чем лицо графини Косайл. Она была ангелом, окруженным желтым нимбом, ее глаза смотрели на меня с бесконечным упреком и бесконечным состраданием, как будто я согрешил против бога и тем самым заслужил вечное искупление.
— Я умирал раньше, — сказал я, и двери памяти снова открылись, в то время как остальная часть меня закрылась, как город, в котором заканчивается сезон. — Я умирал, не так ли?
Графиня Косайл печально кивнула.
— Много раз. Много, много раз.
— Почему… — с трудом выдавил я из себя сквозь кровавый ком во рту. — Почему это происходит со мной?