— Потому что вы не хотите взглянуть правде в глаза и понять, что нужно делать с «Деметрой». — Она протянула руку и погладила меня по волосам. — Но сейчас нет смысла мучить себя из-за этого. Что сделано, то сделано. Увидимся в следующий раз, доктор Сайлас Коуд. Наслаждайтесь сном мертвеца, пока можете.
Рамос обнял ее за плечи. — Графиня, мы должны перебраться на возвышенность.
— В чем дело, Лионель?
Он кивнул в сторону лагуны. — Из-за этого.
Я медленно повернул голову. Даже когда я лежал, умирая, и проливал свою кровь на камни, я хотел узнать, что встревожило моего друга. Затуманенным взором я смотрел на воду.
Сначала я не мог понять, что я вижу.
Мыс двигался. Выпуклый лоб этого похожего на череп образования ожил. Он менял форму, опускался все ниже, тек и обвисал, словно безмолвно демонстрируя хорошо известный студентам-анатомам процесс медленной деформации, который поражает все костные структуры на протяжении всей жизни.
— Оползень, сэр, — сказал Мергатройд с пересохшим ртом.
«Оползень» — не совсем подходящее слово для описания того, что мы наблюдали. Половина горы отделялась, падая под действием силы тяжести. Единственной причиной, по которой это выглядело таким тяжеловесным, было то, что мыс находился в трех милях от нас.
— Это не могло произойти просто так! — запротестовал мастер Топольский.
— Должно быть, стрельба спровоцировала это, — сказал Рамос. — Я слышал о таких вещах в горах. Один-единственный выстрел может обрушить завесу льда и снега, достаточно большую, чтобы сровнять с землей целый город.
Нижняя часть каменной глыбы начала обрушиваться на лагуну. Поднялся огромный пушистый занавес из белой пены, быстро скрывший остальную часть процесса, как будто эта встреча природных стихий — земли и воды — была в некотором роде неприличной и должна была быть скрыта от наших пристальных взглядов.
— Всплеск не даст нам выбраться отсюда, сэр, — сказал Мортлок.
— Нас беспокоит не всплеск, — холодно ответил Рамос. — Это перемещение воды. Будет волна. Очень значительная волна. Мы должны двигаться!
— Уже слишком поздно, — сокрушалась графиня Косайл. — Никто из нас не выживет. Рельеф местности не позволяет этого сделать. Форма этой лагуны будет ограничивать воду во все более мелком объеме. Поскольку волна должна куда-то выходить, она будет набирать высоту. Я думаю, теперь мы знаем, почему «Европа» налетела на эти скалы. Она была подхвачена и перенесена сюда подобным катаклизмом, который, несомненно, сокрушит нашу собственную «Деметру».
Волна теперь была ближе, гоня перед собой холодный, влажный ветер.
— Что мы можем сделать? — спросил Мергатройд.
— Ничего, — решительно сказал Рамос. Он посмотрел на меня сверху вниз со слабой улыбкой. — Я думаю, каждый человек в конце концов задумывается о том, как он умер, Сайлас. Что касается меня, я всегда считал, что здесь замешан порох. Оказывается, я был прав в этом отношении. Но не предусмотрел именно этих обстоятельств.
На последнем издыхании мне удалось невесело усмехнуться, прежде чем я снова умер.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Вода брызнула мне на правую щеку, и я пришел в сознание. Моя левая щека лежала, прижавшись к столу, на котором я впал в оцепенение.
— Извините, — сказал Мортлок без особого сочувствия в голосе. — Я не хотел опрокинуть на вас этот стакан. Я просто хотел вас подтолкнуть, и…
Я оторвал свою звенящую голову от стола. Моргнул, но все вокруг упорно оставалось расплывчатым. Мой собственный почерк превратился в размытое фиолетовое пятно. В голове пульсировала боль. Отчасти эта пульсация была вызвана постоянным гулом двигателей «Деметры», но не полностью. Я нащупал очки. Какая-то часть мира снова оказалась в центре внимания, но не вся.
— Волна, Мортлок, — сказал я, все еще находясь на грани между сном и явью.
— Волна, сэр?
— Лагуна и колесный пароход. Мыс… — Но я замолчал, мгновенно и с болью осознав, что мои слова не имеют смысла для этого человека, а моя болтовня была всего лишь последствием слишком яркого сна. — Простите меня.
— С вами все в порядке. Со мной происходит то же самое, когда меня слишком внезапно выдергивают из постели. — Его взгляд опустился на промокшие остатки моей рукописи, на которые он опрокинул мензурку. Работа таяла у меня на глазах, буквы превращались в листья водорослей, видневшиеся сквозь подводный мрак. — Вы ведь сможете повторить это еще раз, не так ли? — спросил он, искренне переживая за мои напрасные труды.