— В ваших устах это звучит так же просто, как покрасить забор. — Но, поборов тщеславие, я согласился с его доводами. — Да, я переделаю это, а в идеале улучшу то, что было раньше. По правде говоря, я сам себя загнал в угол. Я чувствовал, что повествование требует привнесения драматизма, поэтому придумал что-то драматичное. Единственная трудность заключалась в том, что в итоге драма убила весь мой состав персонажей. Боюсь, я немного перестарался.
— Это было немного неосторожно, — сказал Мортлок.
— Что ж, вы разбудили меня не просто так. Неужели капитан все-таки решил поступить разумно и повернуть корабль обратно? Этот узкий проход едва не стоил нам двигателя, а эти ледяные стены, возвышающиеся вокруг нас, выглядят так, словно они рухнут, если мы просто подышим на них.
— Нет, мы не разворачиваемся. На самом деле, мы идем все дальше, как хорек за барсуком. — Он приложил ладонь рупором к уголку рта и понизил голос до полушепота. — Они не хотят, чтобы я сообщал вам об этом до официального сообщения, но думают, что близки к тому, чтобы найти это. Все очень взволнованы, но стараются этого не показывать.
— Благословенная трещина Топольского, — сказал я, с трудом веря, что это может быть правдой. — Что ж, будем надеяться, что это все, на что он рассчитывал. И будем надеяться, что «Деметре» будет так же легко уйти, как и попасть внутрь.
Мортлок ушел. Я налил себе еще одну порцию радия, чтобы прогнать дурные мысли, вертевшиеся у меня в голове. Теперь стало понятно, что между волной и моим пробуждением было видение, как я, спотыкаясь, продвигаюсь по каменному туннелю, стремительный кошмар, наполненный ужасной уверенностью в том, что сам уже мертв. Чем больше я зацикливался на этой интерлюдии, тем больше она вытесняла ужас перед волной и моей смертью на скалах. Я решил, что это был не новый сон. У меня и раньше такое бывало, и всегда это возникало в тот момент, когда я сталкивался с отраженным видением моего собственного черепа, смотрящего на меня из глубины души. Только доза радия могла уничтожить последние обрывки этого сна, но с каждым разом ее действие оказывалось все менее длительным, и доза должна была быть все сильнее. Теперь я почти мог видеть его чудесное, убаюкивающее свечение при свете лампы в каюте.
— За современное чудо нашего времени, — сказал я, поднимая пустой стакан в знак приветствия. — И за вечное избавление от дурных снов.
Когда сквозняк сделал свое дело — я почувствовал себя, по крайней мере, немного отдохнувшим и несколько освобожденным от оков кошмара, — я закрыл за собой решетчатую дверь и двинулся по центральному проходу, пока не добрался до рубки управления «Деметры».
Капитан Ван Вут стоял позади старшего пилота Мергатройда, который отвечал за управление дирижаблем, сидя в своем брезентовом кресле и действуя сложным набором рычагов с медными ручками, которые управляли нашим полетом. Над креслом пилота, на виду у Мергатройда и Ван Вута, располагались многочисленные циферблаты, каждый из которых представлял собой миниатюрное ювелирное изделие, покрытое радием.
— Пропеллеры, лейтенант Мергатройд.
— Пропеллеры, капитан.
— Угол падения три градуса.
— Угол падения три градуса, капитан.
— Поверните на восемь градусов влево.
— Восемь градусов влево, капитан.
Так все и шло: Ван Вут отдавал, казалось бы, бесконечный список спокойно сформулированных приказов, а Мергатройд повторял и выполнял эти команды, как будто эти двое были разными организационными компонентами некоего большего организма, наиболее полным выражением которого была «Деметра».
Рубка управления была с трех сторон окружена большими, продуваемыми сквозняками иллюминаторами, скошенными вниз. По обеим сторонам проплывали ледяные стены, крутые, как в каньоне. Они тянулись дальше, исчезая во мраке. Солнце в это время стояло низко, и мы уже двигались по погруженным в густую тень глубинам траншеи. Наша наполненная водородом оболочка, вздувшаяся над гондолой, казалась призрачной массой, на ее боках едва угадывались последние слабые лучи солнечного света. По левому и правому борту, соединенные с корпусом и гондолой стойками, проводами и тросами управления, находились наши четыре двигателя: два спереди, два сзади. Три двигателя пыхтели и вращали винты; четвертый (ведущий двигатель по левому борту) был неисправен, его винт разбит вдребезги. Двумя неделями ранее судно налетело на ледяную глыбу, и винт нельзя было починить, пока «Деметра» не добралась до берега.
Мастер Топольский и месье Дюпен стояли у передних иллюминаторов, держась за поручни безопасности. Герр Брукер, знаменитый австро-немецкий промышленник, сверялся с показаниями своих наручных часов, несомненно, сравнивая их с хронометрами, расположенными в рубке управления. Некоторые из них показывали наше местное время, в то время как другие показывали время в крупных городах севера.