— Что он солгал о «Европе»?
— Да, — подтвердил я, решив, что с таким же успехом я мог бы снять все это с себя. — Но это был не дирижабль. Это был пароход. До этого была еще более старая «Европа», просто парусное судно. Тогда мы были к северу от Бергена. И мы тоже не были одинаковыми. Вы были там, я был там, и остальные тоже, но мы были другими людьми. — Я нахмурился, изо всех сил стараясь передать свои впечатления, не желая показаться совершенно расстроенным. — У нас были одинаковые имена, а также черты характера. Вы всегда остаетесь человеком из Мексики, но детали вашей жизни меняются в соответствии с повествованием.
— Повествование, — повторил он.
— Вы подумаете, что я путаю свои фантазии с реальностью.
— Я подумал. — Затем, помолчав, добавил: — За исключением того, что меня тоже беспокоили эти воспоминания о разных местах и кораблях.
Я схватил его за рукав, как утопающий хватается за корягу. — Скажите мне, Лионель!
— Не думаю, что я страдаю от них так же сильно, как вы. — Он прикоснулся пальцем к своей груди. — Я знаю, кто я и что привело меня сюда. Но есть проблески. — Он тяжело вздохнул и сделал паузу, прежде чем согласиться с моим безумием. — Я помню ту береговую линию. Я вижу ее проблески. Не знаю, как, но я помню это. Вам было больно, и мы вместе столкнулись со смертью.
Я вздохнул с огромным облегчением. — Если мы оба сходим с ума, то, по крайней мере, это общее заблуждение.
— Только у нас?
— Я не знаю. В Аде Косайл есть что-то особенное, да и в Дюпене тоже.
— С такой температурой любой мужчина с трудом отличил бы реальность от вымысла.
— Он не мог бы, я согласен с этим. Но он также сделал замечание о том, что я оперировал вас трепанационной скобой! Я отмахнулся от этого, хотел отмахнуться от этого, но что-то ужасное во всем этом перекликается с моими собственными воспоминаниями. Я действительно помню трепанационный бандаж. Он был в красивой коробке французского производства. Я чувствую его между пальцами.
— Я этого не помню, — сказал он. — Но у меня такое впечатление, что я не раз был обязан вам жизнью. Что это… — Он снова потер ожог от радия. — Что это лишь последнее проявление этого долга. С нами происходит что-то странное, Сайлас.
— Действительно.
Он огляделся в поисках подсказки. — Может быть, что-то с нашим водоснабжением? Микроб, вызывающий галлюцинации? Какой-то психологический эксперимент, проводимый над всей командой? Они что, шепчут нам во сне, заставляя нас поверить в эти вещи, чтобы посмотреть, насколько легко мы поддаемся?
— Не знаю. И вообще, кем бы они могли быть?
— Я не знаю, как мы можем заниматься этими вопросами.
— Как и я. Но вы говорили со всеми ними и, вероятно, знаете Топольского не хуже любого из нас. Он, казалось, удивился не меньше остальных, когда я упомянул о пистолете.
Рамос опустил голову.
— Он удивился. Как будто думал, что его тайна все еще в безопасности. Как будто не мог представить, каким образом кто-то мог узнать об этом пистолете.
— Вы думаете, он ничего не помнит об этих прошлых эпизодах, хотя и участвует в них?
— Нет, и то же самое касается Мортлока, и, насколько я знаю, Ван Вута, Мергатройда, Брукера и всех остальных летчиков. Это самая странная часть, если можно сказать, что какая-то часть более странная, чем другая. Мы с вами фигурируем в этих эпизодах и начинаем кое-что понимать о них, пусть и несовершенно.
Я покачал головой, удивляясь безумию, срывающемуся с моих губ. — Если бы вы не стали таким другом, какой вы есть, Лионель, у меня не хватило бы смелости высказать свое мнение. Я надеюсь, мы не подыгрываем друг другу, чтобы избежать обид.
— Нет, — мрачно ответил он. — Это реально. Но, похоже, на нас это влияет больше, чем на Топольского или на большинство других людей. — Он поднял на меня глаза. — Вы упомянули мисс Косайл. Что в ней такого, что вызывает у вас подозрения?
Я улыбнулся про себя и подумал, заметил ли он, что меня это забавляет. — Она вызывает у меня нечто большее, чем просто подозрение. Она что-то знает. Я не могу понять, что именно, но она стоит особняком от вас, от меня, даже от Дюпена. Как будто мы актеры, а она актер-режиссер, продюсер, что-то в этом роде. Она всегда рядом, когда я умираю, и каждый раз кажется, что она разочарована во мне из-за того, что у меня хватило смелости умереть.
— Мы все погибли на том берегу.
— Я знаю. А потом мы все вернулись, включая ее.
Его пальцы погладили «дерринджер». — Все условия нашего контракта теперь приостановлены. Ничто не помешало бы мне допросить ее, если бы мы почувствовали, что у нее есть ключ.