— Почему вы все это говорите? — спросил я.
— Потому что я вечная оптимистка, и рано или поздно что-то из этого должно будет получиться. Если нет…
— Коронель Рамос! — позвал Мергатройд, прерывая наш разговор. — Мы кое-что нашли! Вам всем лучше это увидеть.
Рамос, Косайл и я осторожно продвигались по гондоле, не сводя глаз друг с друга. Между нами лежало какое-то трудное незавершенное дело, как будто мы были вынуждены возобновить спор, начала которого никто из нас не помнил.
Мергатройд стоял у дыры в борту гондолы, где внешняя обшивка отслоилась от ребра конструкции, образовав отверстие, достаточно большое, чтобы в него можно было протиснуться. Оно находилось на противоположной стороне гондолы от места нашего входа, ближе к Сооружению, а не к «Деметре».
За ним была темнота.
Я вглядывался в эту лишенную света необъятность, и на мгновение у меня закружилась голова, и я почувствовал, что это жидкость: черное море, давящее на маленький пузырек жизни и воздуха, в котором мы оказались. Мгновенный и ужасный ужас перед тем, что я могу утонуть и оказаться в заточении, охватил меня, пока я не заставил себя еще раз увидеть эту черноту как отсутствие.
Мергатройд посветил фонарем в пустоту.
Расстояние примерно в пятнадцать футов отделяло нас от Сооружения, или, скорее, от его ближайшей к нам крошечной части. Гондола остановилась рядом с одной из более гладких частей объекта, а не с одним из выступающих участков.
Напротив нас, прямо напротив отверстия в гондоле, зиял рот. Это было отверстие в металлической плоти, расширяющееся наружу, как поцелуй старлетки. Из зева этой пасти вырвалась масса металлических ветвей, протянувшихся через щель. Некоторые из них соприкоснулись с «Европой», и ветви сплелись в виде свободного ажурного моста, языка неровной вышивки шириной с человека и высотой с него. Мергатройд храбро высунулся наружу и посветил фонарем вверх и вокруг гондолы, в то время как Мортлок держал его за пояс.
— Они облепили все, — сообщил он, прежде чем поддать ботинком один из этих усиков. От удара ветка разлетелась вдребезги, и сухие хлопья посыпались в пропасть под нами. — Мы не видели их с другой стороны, но здесь они ухватились довольно хорошо.
Меня охватило сильнейшее отвращение, и я усомнился, что был одинок в своих чувствах. До сих пор Сооружение оставалось непостижимым, его назначение сбивало с толку, как у сфинкса. Теперь мы поняли, что оно вынашивало планы на «Европу», как ядовитое растение может вынашивать планы на любое насекомое, которому не повезло забрести в его липкие, парализующие владения.
— Оно их поймало! — резюмировал Мортлок. — Неудивительно, что бедняги не могли подняться на ноги и выбраться наружу!
— В отсутствие фактов мы не должны позволять нашим предположениям выходить из-под контроля, — сказал Брукер.
— Этого вам хватит для изложения фактов? — спросил я, беря в руки журнал, который лежал открытым на занятой полке. — Последняя запись довольно краткая, герр Брукер. Мне зачитать ее для вас?
Брукер выхватил у меня журнал. — Я вполне способен прочитать сам, доктор Коуд… — Но его голос дрогнул, когда он начал пересказывать последнюю запись, которую я уже видел своими глазами.
Я ВЫБРАЛСЯ.
ЭТО ВОЗВРАЩАЕТСЯ.
ПРИБЛИЖАЕТСЯ, ЧТОБЫ ВТЯНУТЬ МЕНЯ ОБРАТНО.
ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ К ОСТАЛЬНЫМ.
УХОДИТЕ, ПОКА НЕ…
Не было никаких сомнений в том, что мы отправимся на поиски пропавшего экипажа «Европы». Если у кого-то из нашей команды и были личные сомнения относительно мудрости этого шага, особенно в свете предупреждения, ни у кого из нас не хватило смелости их высказать.
— Это всего лишь короткая вылазка, — сказал Брукер. — Мы немного углубляемся в это чудовище, но только настолько, насколько позволяет наша портативная телефонная линия, да? Думаю, можно протянуть еще немного линии, мистер Мергатройд?
— Еще около двухсот футов. Но, если вы не возражаете, герр Брукер, мы сначала сообщим капитану Ван Вуту о наших планах.
Брукер выразил свое согласие повелительным движением пальцев. — Непременно.