-Я не понимаю... - Маков округлил глаза и стал пятиться назад.
-И я не понимаю. Ты даже операции не спрятал. – хлопнул рукой по карману, в котором лежала выписка по счету.
-Олег...
-Да ты не парься, Маков. Просто знай, что тебя слили. Сначала дали почувствовать власть, пощупать деньги, ощутить запах крови. А потом отправили в Афган, как мясо. Ты думаешь Корней не знал, что я пойду по следу? Он знает меня так же хорошо, как и я его. – Не мог не улыбнуться, уловив тень просветления на лице Макова. - Я пришел не для того, чтобы узнать, а для того, чтобы наказать. Не заморачивайся, уже ничего не изменить. Ты стал всего лишь наживкой, чтобы выманить меня. Не переживай, ты свое отжил. Ты станешь моим первым. Слышишь? У тебя был шанс покаяться тогда, когда я пришел к тебе сам. Два шанса не даю. Плохая привычка. Так что, уж прости!
-Это не я ! Я не занимаюсь дурью! - заревел, увидев ствол. - Я поговорю с сыном. Хочешь? И с Корнеем поговорю? Он поймет!
-Знаю я вас, горе-отцов.....
* выстрел*
****
Темнота укрыла город, давая возможность покрасоваться высоткам, блистающим яркими неоновыми вывесками. На улицах суетились прохожие, торговые центы заманивали прохожих, находящихся в состоянии эйфории от предновогодней суеты, волшебными рождественскими мелодиями. Движение на центральных улицах остановилось, автомобили разных мастей замерли в длинной пробке. С неба посыпались пушистые хлопья снега.
Мы ехали в полной тишине, не включая даже магнитолу. Буба, отвоевавший место за рулем, нервно стучал пальцами по рулю и то и дело бросал в меня короткие, но очень многословные взгляды.
-Да! – он долго скидывал дребезжащий телефон, но все-таки сжалился. – Я буду поздно, не жди меня. Да не с бабами я!
Буба зарычал и забросил телефон в бардачок, с силой захлопнув его дверцу.
-Жена?
-Что? – он обернулся, посмотрев на меня так, словно я спросил что-то странное и неприличное.
-Оглох что ли? Жена, спрашиваю?
-Нет, мы развелись. – он сморщил лоб, но затем расслабился и закурил. – Девушка. Названивает каждый вечер, не может уняться.
-Буба.. Буба.... Хорошо, когда женщина изводит тебя, плохо, когда не звонит! А теперь отвези меня домой.
-А как же Клим? Мы же договаривались, что вечером поедем к Моисею! - взревел Буба, с силой ударив ладонью по рулю.- Скала, можно я его грохну? Эта скотина... Он причастен к смерти Козырева, к бабке не ходи!
-Бабка надвое казала: либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет.
-Что ты имеешь в виду? Скажи!
-Рули, Буба, рули. Не отвлекайся! Неужели ты думаешь, что Клим еще жив?
Растерянный Саня так и не смог выдавить из себя хоть одну каплю эмоций. Они застряли в его горле, отчего лицо стало багряно-красным, а на шее вздулись вены. Он открывал рот, но так и не смог ничего сказать, потому что тишину салона нарушил телефонный звонок.
-Да!
-Скала, тут такое дело... - Ворон заикался, голос то пропадал, то срывался на крик. Я даже не стал дослушивать и отключился.
-Что?
-Домой, Буба.. Домой...
Глава 26.
*****Олег*****
Оставив растерянного Бурханова у подъезда, неспешно направился домой.
-Домой... - не поверив своим ушам, вновь повторил это слово. – Нет, не показалось.
Давно не называл жилую площадь, на которую имел свидетельство о собственности своим «домом».
Проигнорировал лифт. Помню, когда только въехал, консьержи на меня смотрели, как на умалишенного, когда я потный после пробежки проскакивал в сторону лестницы. А встревоженные охранники звонили по внутреннему телефону, чтобы проверить, жив ли я еще или уже можно вызывать труповозку. Но, спустя несколько недель, они привыкли. Взбежал по ступеням, заглядывая в окна на каждом пролете.
Поочередно открыл все замки. Медленно. Смакуя громкие звуки лязгающего металла. В нос, как порывом сбивающего с ног ветра, ударил ее аромат. Такой легкий, едва уловимый.
Включил свет и присел на кожаный диван, стоящий в углу прихожей. Не знаю, чего ждал? Или кого? Просто водил взглядом по стенам, всматриваясь в темноту квартиры. Где-то у соседей лаяла собака, где-то играла музыка, кто-то ссорился, крики, переходящие в визг, сопровождались биением посуды, а дома было тихо и одиноко. Да лучше бы она кричала. То, что я так любил, сейчас было в тягость. Я привык к одиночеству, как например, к татуировке. Стоит только один раз перетерпеть, а потом привыкаешь и не замечаешь ее. Одиночество учит, в первую очередь слушать себя, не шапочно вполуха, а внимательно запоминая оттенки реакции, чувств, ощущений. А главное - учит не слушать других, потому что все врут.
Хотелось закрыть глаза и дождаться, пока хоть кто-нибудь не заговорит. Вернее не кто-нибудь, а она... С каждым разом уезжать от Янки становится все сложнее. А не думать – просто невозможно. Она, как вакцина – лечит мое обескровленное сердце, но истребляет возможность отсекать от себя всех и вся. Кажется, что я жму на педаль тормоза, а машина все сильнее разгоняется, пронося в окнах кадры моей жизни. Сопротивляться? Очень хочется заставить себя сопротивляться, но не могу... Смысл?