Услышав одно только слово. Одно слово – «успокойся», и стало легче. С груди свалилась многотонная плита, мешающая раздуваться грудной клетки. Горло сжалось в преддверии слез облегчения. Прижалась к нему губами, ощущая солоноватость кожи. Вдохнула дурманящий аромат и закрыла глаза.
-Почему? Почему одна и та же операция может пройти по-разному? Ведь так не должно быть? Меня учили на математике, от перестановки слагаемых сумма не должна меняться! Почему кто-то пробегает мимо гаража, за которым стоят отморозки, а кто-то путается в шнурках прямо перед ними? Почему одни выходят замуж и живут, душа в душу до конца своих дней, а кто-то вдовеет в молодости? Ведь условия одинаковы? Одна и та же дорожка в гаражах, или два любящих человека. Почему?
-Мы не всегда осведомлены точно, кем являемся. Сегодня мы слагаемое, а завтра делимое. Просто живи, Кролик, а об остальном я позабочусь...Со всем разберусь. А ты просто живи...
Глава 32
*****Олег*****
Нога выстреливала острой болью при каждом ударе об асфальт. Но желание вернуться к пробежкам было сильнее. Я ждал того момента, когда смогу сбежать с двадцать пятого этажа по лестнице, ощущая горячий поток крови, струящийся по венам. С наслаждением предвкушал приятную истому мышц, нервную дрожь в теле и легкое головокружение от частого вдыхания еще не загазованного утреннего воздуха.
Мы провели на даче почти две недели. Бесконечный поток дней, приносящих полное расслабление. За много лет я ни разу не был в отпуске, передвигаясь от одного города к другому. Никогда не задумывался, что можно просто гулять по лесу, сшибая пушистые комочки снега с веток. Просто наблюдал, как Янка играет со Снежком, которого привез Сизов почти сразу после нашего приезда. Особенно полюбил вечерние походы в баню. Янка садилась мне на спину и, растирая липкий мед, нежно гладила всем мои шрамы, разгоняя застоявшуюся кровь. Обводила каждую неровность, разминала кожу, прорабатывала каждую мышцу, не щадя своих тонких пальчиков.
Не знал, что нет ничего приятнее, чем просыпаться после обеда, ощущать приятную влажность от ее щеки, чувствовать дрожь от ее горячего дыхания. Пытался безмолвно остановить время, наслаждаясь каждым мгновением. Сдерживал движение грудной клетки, чтобы не разбудить, не потревожить. Наслаждался болезненными спазмами сердца, глядя на ее соблазнительный силуэт, прикрытый тонкой простыней. Подавлял желание проскользить по длинным ногам, чуть задержавшись на нежной коже ягодиц. Видел, как она жмурится и изо всех сил старается не рассмеяться, потому что наслаждается минутами утренней молчаливой нежности.
Телефон молчал, не издавая ни звука. Казалось, вернее, хотелось так думать, что о нас просто забыли, что окружение просто проснулось утром и забыло о нас, как о рутинных проблемах ушедшего дня. Представлял, как они с угрюмым видом повязывают галстуки и бредут к своим машинам, поеживаясь от холода, потому что модное пальто сшито для того, чтобы создавать впечатление, а не согревать.
Мы просто жили, наслаждаясь морозом и непрекращающимися снегопадами, и больше не возвращались к тому разговору. Может, Янка и хотела забыть обо всем, но я не хотел. Буду помнить каждую минуту того вечера только для того, чтобы четко понимать, что рано или поздно придется снова упасть, больно ударившись о землю. Мы все люди. Слабые, хилые, нищие, добрые. Мы все смертны и уязвимы. Единственное, что бессмертно – система. Пока ты являешься важным винтиком, ты дышишь, совершаешь важные дела, что-то представляешь из себя. Но, как только слабость расшатывает почву под твоими ногами, ты становишься всего лишь мусором... Расходным материалом.
Я думал постоянно, выстраивая возможный исход событий. Просчитывал варианты, выстраивал цепочки. Не спал ночами, пытаясь принять хоть какое-нибудь решение. Но мне было известно, что нет правильного варианта. Каждый, пусть даже самый идеальный вариант, может обернуться против тебя в один миг, в одну секунду. Сука! Всегда найдется то, что сделает из твоего «правильного» решения трагедию. А этого добра в моей жизни, хоть отбавляй...
Мы окунулись в какой-то идеальный мир тишины и спокойствия. Только лес и чистейший воздух. Освоившийся Сизов таскал на завтрак парное молоко и творог, что вызывало в Янке взрывы радости и приступы звонкого смеха. Она садилась в кресло, подгибая ноги, и лопала сметану огромной деревянной ложкой, которую ей презентовал Сизов. После завтрака, она укладывала голову мне на колени и засыпала, глядя на огонь в камине. Яна не хотела уезжать, понимая, что придется столкнуться с реальностью. А я прекрасно понимал, что трачу драгоценные часы, но не мог ничего с собой поделать. Она завладела всеми моими переживаниями, я готов был душу продать, чтобы остаться с ней в этой глуши до самой старости, встречая рассветы на прохладном деревянном полу, кутаться в плед у камина, пить шампанское и наблюдать за счастьем в ее глазах. Я был счастлив, по-настоящему. Смотрел, как ее щеки наливаются румянцем, как от жирного молока и сливок исчезает ее чрезмерная худоба, прорисовывая соблазнительные округлости ее фигуры. Наслаждался ее способностью засыпать и просыпаться посреди ночи, чтобы просто обнять или съесть булочку.