-Что? – я взял в руки головку чеснока. - Все было так плохо, что ты и не надеешься на продолжение?
-Ешь!- Янка достала заварочный чайник, засыпала в него две ложки чая, а потом подумала и добавила еще половинку. - Зимой необходимо есть чеснок. Пора инфекций...
Я орудовал ложкой, не ощущая ни вкуса, ни удовольствия от еды. Глаза были прикованы к хрупкой фигуре. Янка хлопала дверцами, а когда натыкалась на доводчик, то с силой прижимала глянцевую дверь, словно сопротивлялась чему-то. Налила в кружку чай, попробовала и быстрым движением вылила весь чайник в раковину.
-Та-а-а-к... А теперь дадим слово начальнику транспортного цеха... - отбросил ложку, она громко сбрякала, ударившись о край тарелки.
-Я спать! – Янка вздрогнула от резкого звука и выбежала, скрывшись в темноте коридора. Только хлопок двери дал понять, что ушла к себе.
Напряжение вновь вернулось, а голова разболелась от одной только мысли, что нужно попытаться поговорить. Бл*ть! Это слово – НУЖНО, да кому это нужно? Мне? Нет. А кому? Кровь пульсировала, заканчивая свой ритм где-то в висках, а злость застряла комом в горле. Закурив, бросился в спальню, громко хлопнув дверью. Хотелось разгромить все то, чего не было тут. Все действовало на меня раздражающе. Упав на кровать, затянулся, выпуская кольца дыма в воздух. На тумбе заботливо была поставлена пепельница. Стряхнув пепел, наткнулся на рамку. Широкий стальной кант обрамлял фотографию. Я чуть не подавился. Янка распечатала фото, которыми изводила меня, пока я был в Казахстане. Конкретно на этой, были ее коленки. Кажется, что ничего откровенного, пошлого, но мой и без того бушующий пульс, стал просто зашкаливать. Как так? Коленки!
Выключил свет. Ну, как выключил... Запустил подушкой в суперсовременный светильник и все. Комната стала привычной. Ничего нет: ни ее следов, ни мебели, ни фото-рамок. Только мрак и темнота. И уголек дотлевающей сигареты. Еще запах и рев... Тихий плач доносился из-за стенки, скручивая мое сердце в тугой узел.
-Хватит!
Не знаю, как я не вышел из спальни вместе с дверью, потому что перестал думать. Сердце рвалось, а нутро сжималось в конвульсиях гнева. Я рвался от дикого желания убить и пожалеть.
-Говори! – ногой открыв дверь, закричал. Янка сидел на подоконнике, поджав к груди ноги. Коленки! Черт! Убить и пожалеть. Убить и пожалеть! Осталось только определиться, что сделать вначале.
-Не хочу! – в ответ закричала она.
-Убить! - рычал, сжимая руки в кулаки.
-Что?
-Пожалеть... Определенно... - подошел близко, так, что грудью ощутил шелковистость кожи ног. Янка опустила голову, скрывшись в занавесе локонов.
-Что? – пискнула она, но так и не решилась поднять глаз.
-Ничего. Просто скажи... - я перешел на шепот, чтобы успокоить ее нервные всхлипы.
-Я думала... Думала, что ты умер. Всего пару минут, но поверила в это. Понимаешь? Я представила только на миг, что ты больше не придешь, не посмотришь на меня исподлобья, не зашипишь, когда я начну спорить. Что не увижу твои глаза, не почувствую аромат твоих сигарет. Черт! Засранец, ты хоть понимаешь, насколько чертовски приятно пахнешь? А потом пришел Лазарев и молча забрал твой компьютер и телефон, который я так и не выпускала из рук. А ты не позвонил. Ты так и не позвонил. Но я знала, что такие, как ты не умирают от взрыва, пули или ножа. Ты умрешь стариком, пережив всех родных и близких. Мне было невыносимо больно. А я только представила... И? Как жить дальше? Как я могу? Что? Как... - Янка откинула голову, прислонившись щекой к холодному стеклу.
-Ян, ты не понимаешь, на что готова согласиться. Ты не должна понимать! Это неправильно. Я не смогу жить правильно никогда, потому что это невозможно.
-Что?
-Я никогда не смогу жить счастливо и правильно!
-Тогда научи! – взвизгнула Янка, вцепившись мне в плечи руками. Она скинула ноги с подоконника и обхватила мою талию, крепко прижимая к себе.
-Чему? – капельки пота мгновенно выступили на груди, как только я ощутил тепло ее тела.
-Жить неправильно, но счастливо! – она чеканила звуки, проговаривала каждую букву, стараясь донести до меня смысл сказанных слов. Но все, что я видел – боль. Под красными от слез глазами залегли глубокие тени. Кончик носа распух, а губы дрожали.