Врач уверил, что все с ним в порядке, с таким здоровьем в космос лететь можно, и Алекс решил, что от добра добра не ищут. Подумаешь, личный глюк. Вон некоторые дети друзей придумывают – и ничего. А тут просто хрустальная фигурка. Весьма изящная, как оказалось. С каждым днем он видел её все четче и четче. Размытые очертания постепенно превращались в девушку с красивым отстраненным лицом, от которой веяло холодом. Она сопровождала его повсюду, но больше не заговаривала. Не ответила ни на единый вопрос.
Странно, но он даже привык к молчаливой соседке. Привык к радужному свету, сопровождавшему его постоянно; к порывам холодного ветра и звону хрустальному. Иногда, когда радужные отблески играли на лицах коллег или случайных прохожих, ему виделись в их глубинах тени. Он склонял голову набок – тени исчезали. Порой случалось наоборот – тени проступали еще глубже, спускались с лица на тело, обвивая человека, как змеи.
Однажды утром он засмотрелся на паренька, стоявшего на другой стороне улицы, – темные тени проступили у того сквозь кожу, очертили глазницы, обвели нос контуром. На груди, посреди белой футболки, бурлил, колыхался радужный ком. Спустя минуту, когда светофор мигнул, паренек шагнул на дорогу, нелепо, по-птичьи взмахнул руками и медленно осел на асфальт, теряя краски, становясь то прозрачным, то молочно-белым.
Алекс отвернулся от поднявшейся суматохи, ушел. А сам весь день вглядывался в чужие лица – нет ли на них теней?
Отпуск случился неожиданно: вроде и ждал, и готовился, а все равно утро субботы врасплох застало. Катя уже напевала что-то радостное в ванной, хрустальная девушка сидела за туалетным столиком, смотрела в свое отражение – впервые она казалась почти осязаемой.
Они быстро собрались, подхватили вещи, билеты, документы и радугу, не покидающую Алекса с утра, и загрузились в такси. Хрустальная фигурка с ними не поехала – осталась у подъезда, сидела на козырьке, высокомерная статуя.
Над трассой гудели самолеты: крылья почти задевали землю, от шума свистело в ушах. Алекс всматривался в них и улыбался. Впрочем, когда над зданием аэропорта он углядел огромную радугу, обрамленную грозовыми облаками, радость сошла на нет.
— Это что, гроза собирается? — спросил он у Кати.
Та на секунду оторвалась от телефона, бросила взгляд в окно и ответила:
— Да с чего бы вдруг? Чистое небо, ни облачка... Сейчас прогноз проверю.
Она защелкала ноготками по экрану.
— Солнечно, никаких осадков.
Алекс только хмыкнул.
В здании он завертел головой: слишком много слепящих искр, слишком темные тени. Катя подхватила его за руку и потащила куда-то в сторону, к живой людской змее, ожидающей то ли добычу, то ли врага.
Над очередью арками взмывали радуги: маленькие и большие, высокие, приземистые, яркие, тусклые. Алекс отступил в сторону, посмотрел в лица. Тени разрисовали всех. Он оглянулся на Катю: на скулах у нее проступили дымные завитки, живые мазки теней. Он ухватил ее за запястье, подхватил вещи и поволок их назад, к выходу.
— Алекс! Алекс, ты куда? — растерялась Катя.
— Мы никуда не летим. А ты – едешь к маме.
Она рванула руку. Сумочка упала на пол, яркая мелочевка раскатилась по полу; толпа огибала их, текла мимо, всеми лицами сразу выражая равнодушное презрение.
— Да что с тобой?! Почему я должна вместо курорта ехать к маме? Я же... Я купальник купила!
От неподдельной обиды, прозвучавшей в Катином голосе, Алекс улыбнулся, но взглянул на ее лицо – тени ползали по коже – и сказал:
— Катя, пожалуйста. Не надо нам сейчас никуда лететь.
Он собирался успокоить ее наспех придуманным объяснением, но осекся – фигура, растерявшая весь хрустальный блеск, выступила из-за спины Кати.
Обиженная Катя уехала к маме на такси, а он отправился домой. Один. Сердце неприятно ныло, немела левая рука – ему хотелось упасть в постель и уснуть.
Хрустальная фигура ждала его на диване: на полупрозрачной серебристой коже играли синие блики от работающего телевизора, в полутьме комнаты – на плотных шторах настоял он – от нее исходило мягкое сияние. Немая плоская маска вещала о чем-то неслышном, по экрану ползли строчки. Миг – и в небе задымился самолет.