— Тебе пора, — сказала девушка. Она не отводила взгляда от картины катастрофы.
— Ты просто глюк. Тебя нет!.. Просто нет.
Он аккуратно выложил вещи, разгладил невидимую складку на диване, поправил подушку. Звонить Кате было страшно. Алекс прошелся по пустой квартире, затаившейся в молчании, как испуганный зверек, осмотрел все комнаты. А потом сел рядом с гостьей и уставился на нее во все глаза.
Хрустальная кожа – или сама ее плоть? – преломляла свет, отчего внутри и на поверхности ее тела плясали радужные блики. У нее было правильное, красивое лицо, но оно никогда не меняло своего выражения. Он смотрел на нее долго, так долго, что за окном стемнело – но она ни разу не шевельнулась, не отвела взгляд.
Алекс уснул дома – на диване перед включенным телевизором, а проснулся совсем в другом месте. Он открыл глаза и увидел, как сквозь прозрачный потолок спускается вниз хрустальная фигура. Неожиданное, но приятное разнообразие – на этот раз ею оказался мужчина. Невозмутимый гость продолжил спуск, нырнув в такой же ненадежный пол.
Как оказалось, мир изменился. Совсем и напрочь. Он сиял, искрился и блистал новогодней мишурой, летним солнцем, праздничным салютом. Тем более странными выглядели люди – или не люди? Алекс пожал плечами – они не несли в себе ничего, кроме прозрачной пустоты. Весь блеск, весь свет исходил извне, а они лишь служили проводниками.
Он все так и сидел на диване, а мимо скользили дни. Алекс с трудом припоминал, что если в какой-то миг небо темнеет, а вездесущее сияние затухает – это ночь. Ночью надо спать, чтобы утром встать отдохнувшим. А зачем? Почему вообще надо спать? Зачем? Вопросы толклись в звенящей тишине его разума, не находили отклика и уходили.
Так он остался один. Смотрел в себя, почти исчезнувшего, отыскивал внутри полузабытые воспоминания и проживал их заново – но уже иначе. Бывшая жизнь еще теплилась на задворках хрустального сознания, но ее оставалось все меньше и меньше. В ней не было ясности. Четкости. Никакой логики, выверенной структуры и красоты.
Иногда Алекс двигался. Замечал в жестах проходящих мимо хрустальных приглашение и следовал за ними, так же легко и просто просачиваясь сквозь неощутимые преграды бывших стен или перекрытий. Он ничему не удивлялся.
Все, что пока еще наполняло его радостью, было светом. Он насыщал все собой, заставляя прозрачные и почти невидимые предметы сиять, светиться, блистать. Быть. Алекс ощущал, что если не свет – он исчезнет. Но его это не пугало. Его чувства – все то, что делало его самим собой – превратились в океан, жаждущий лишь ветра и солнца.
И он получал их. Питался ими. Жил.
Но однажды созерцательную неподвижность нарушил незваный гость. Кто-то тронул его за плечо – он оглянулся.
— Иди за мной, — сказала хрустальная девушка, которая в местном свете превратилась в тусклую тень себя прошлой, и отправилась вверх.
Он поспешил за ней. Ему было... интересно.
Наверху, над прекрасным городом, словно сотворенным единым желанием кого-то сильного, их встречали.
— Твой черёд, — обратился к Алексу хрустальный человек. — Приведи его.
Подчиняясь его жесту, крошечное окно приблизилось к ним, увеличилось – и Алекс увидел, как тень человеческая превращается в ребенка. Полузабытые воспоминания о плотном теле, о непрозрачности плоти смутили его. Будто под кожей щекотка.
— Как?
Никто не ответил – а он уже стоял в окружении стеклянных стен, под светом бессмертного солнца, рядом со сгустком темноты.
Он был рядом с ним долго. Так долго, что наконец смог различить в мглистом тумане лицо. Высокий лоб, ясные – блестящие – глаза, приоткрытый рот. Потом из сияния начали проступать стены. Мебель. Мелкие вещи: брошенная на подоконник футболка, ящик с игрушками, пыльный чемодан на шкафу.
Чем больше тот, второй, мир обрастал плотью, тем хуже становилось Алексу. Состояние покоя, в котором он так долго растворялся, уступало место беспокойству. Он терял свет, он разрывался изнутри! Его глодало странное, полузабытое ощущение: долг? служба? привязанность?
А однажды он вспомнил. Вспомнил не то, что было – картины прошлого хранились где-то за вспышками салютов, – а что чувствовалось. От боли защемило в сердце, и Алекс охнул, вжал в грудь кулак. По его руке поползли тени, испачкали прозрачное сияние.
Ребенок, который сидел тут же, не замечая хрустального соседа, поднял голову и заплакал.
— Мама! Мама-а!
Та вбежала в комнату, подхватила испуганного сына на руки и заворковала над ним. Ее быстрые глаза обежали пустую комнату, и Алекс вновь ощутил боль. Катя почти не изменилась: чуть потяжелела фигура, чуть заострилось лицо.
— Алекс?
Она отступила назад, прикрывая ребенка. Он посмотрел вниз, на свое тело, теряющее свет.
— Это ты? Ты... Ты настоящий?
Он не понял ничего, но уже через какой-то миг на него обрушился шквал – детский плач, слезы и всхлипы Кати, холод, жар, боль и голод.