Впрочем, ответ на последний вопрос Ромейн получила очень скоро.
Они чинно спустились вниз по лестнице, прошли через узкий длинный корридор, ведущий к выходу и оказались в небольшом дворике. Здесь Ромейн бывала, но так как это происходило нечасто, уже успела позабыть, как тут уныло. Впрочем, тут они не задержались. Прошли через ворота и вышли на садовую аллею.
- Уже недалеко, мисс Шиниз, - сказал Люк.
- Вы куда-то торопитесь? - поинтересовалась девушка.
- Думаю, минут десять у нас есть, - серьезно отозвался он, - должны успеть.
- Куда успеть?
- На дворцовую площадь.
После паузы Ромейн сказала:
- Я поняла. Там какое-то представление?
- Что-то в этом роде.
Она не стала допытываться, в чем дело, справедливо рассудив, что вскоре сама все узнает. До дворцовой площади оставалось совсем немного.
В самом деле, они свернули направо и площадь предстала перед ними во всей красе. Первое, что отметила Ромейн, была внушительная толпа народу, окружающая высокий деревянный помост. В центре этого грубо и наспех сколоченного сооружения находился столб с перегородкой посередине.
- Представление обещает быть очень интересным, - проговорила Ромейн вслух.
- Нужно подобраться поближе, - отозвался Люк.
- Думаю, поздно. Здесь не протолкнешься.
- Ничего, мисс Шиниз. Мы и не будем стоять в толпе.
Девушка не успела спросить, почему. Люк решительно взял ее за руку и повел куда-то в сторону.
- Мистер Тернер...
- Мы уже почти на месте, - успокаивающе сказал он.
- Куда вы меня ведете?
- Мы уже пришли.
Они оказалась у небольшой дверцы, которую Люк потянул на себя. За дверью была пыльная винтовая лестница, ведущая на балкон. А на балконе Ромейн заметила большое количество придворных и даже лиц королевской крови. В центре сидел сам король Эдуард вместе со своей женой, лицо которой было непроницаемо. Чуть в стороне находился принц Филипп с какой-то невысокой миловидной блондиночкой, которая почти беспрерывно хихикала и кокетливо стреляла коротенькими голубыми глазками.
Люк пристроился почти у самого выхода сразу за столбиком. Ромейн он предоставил более выгодное место впереди себя. Девушка облокотилась о перила и бросила взгляд на площадь.
С балкона открывался замечательный вид. Все было видно, как на ладони. И большая толпа, шумная и волнующаяся, и главное, помост, возвышающийся в центре. Но теперь Ромейн разглядела еще и трибуну позади, трибуну, где важно заседали несколько человек с суровыми лицами.
- Что здесь будет? - тихо спросила она у своего спутника.
- Сейчас увидите.
В это время прозвучал удар гонга, раскатившийся далеко вокруг. Шум толпы постепенно смолк. Замолчали и важные персоны в центре балкона. Все глядели вперед и чего-то ждали. Высокий мужчина на трибуне поднялся со своего места.
- Вчера мы осудили преступницу. Ее преступление настолько серьезно и тяжело, что ни о каком снисхождении не может быть и речи. Мы огласили приговор и сегодня он будет приведен в исполнение.
Толпа радостно взревела. Человек на трибуне вскинул руку, требуя тишины.
- Ввести приговоренную! - припечатал он.
Снова послышался удар гонга.
Ромейн стало не по себе. Она завертела головой, пытаясь определить, откуда именно приведут ту несчастную, приговоренную к чему-то, девушка взглянула на помост, чему-то ужасному, без сомнения. И тут ее взгляд натолкнулся на большие кипы хвороста, которым был обложен центр площади.
Девушка застыла, стиснув перила руками. Хворост. А это значит, это значит...
Толпа со свистом и улюлюканьем раздвигалась, давая пройти какой-то процессии. Двое крепких мужчин вели женщину, голова которой бессильно болталась, а ноги даже и не пытались шевелиться. Казалось, женщина была в обмороке. Разглядев ее, Ромейн сглотнула и посильнее сжала зубы. На приговоренной было грязное изорванное платье, руки стянуты веревкой за спиной, и рот закрывала тугая повязка. Волосы всклокочены и сбиты, на одной ноге не хватало башмака, а на лице темнели синяки и ссадины.
- Ведьма! - завопила толпа, - ведьма, ведьма! Сжечь ведьму! Сжечь!
Двое стражников ввели преступницу на помост и установили точно у столба, после чего покрепче привязали к нему сперва руки, а потом и ноги несчастной. Та не сопротивлялась, на ее избитом лице застыла покорность судьбе и безучастность.