– Мой отец тоже учил меня музыке. Просто я был плохим учеником.
Мне нравились эти случайные совпадения, хотя я и не хотел придавать им значения. Он по-прежнему смотрел на меня, ничего не говоря. Но то, что он произнес потом, снова застало меня врасплох:
– Ты такой красивый.
Сказал он это ни с того ни с сего, поэтому вместо того, чтобы отреагировать на его слова, я попытался сменить тему, вот только при этом еще более ни с того ни с сего пробормотал:
– Ты заставляешь меня нервничать.
– Почему ты так говоришь?
– Не знаю. Может быть, потому что я на самом деле не понимаю, чего ты хочешь и где мне следует остановиться.
– Сейчас все должно быть уже предельно ясно. Если кому и следует нервничать, так это мне.
– Почему?
– Потому что для тебя я, вероятно, всего лишь неожиданная прихоть и в лучшем случае на пару ступенек выше случайного любовника.
В ответ я усмехнулся.
– И кстати… – Я колебался, говорить это или нет, но чувствовал, что сказать надо: – …сначала у меня не очень хорошо получается.
Он засмеялся.
– Это должно придать мне уверенности?
– Может быть.
– Ладно, вернемся к тому, что я говорил: ты неправдоподобно красив. И проблема в том, что либо ты знаешь об этом и о том, как твоя красота действует на других, либо притворяешься, что нет, – а следовательно, тебя не просто трудно разгадать – для человека вроде меня ты становишься опасным.
Я только вяло кивнул, чтобы он не решил, что его реплика пришлась не по адресу. Потом посмотрел на него и улыбнулся, хотя в другой обстановке прикоснулся бы к его векам и поцеловал их.
Уже темнело, и в нашем и соседнем кафе включили лампы. Они отбрасывали неровный свет на лицо Мишеля, и я впервые обратил внимание на его губы, лоб и глаза. Я подумал, что красивый из нас двоих как раз он. Мне следовало это сказать, момент был как раз подходящий, но я промолчал. Я не хотел вторить его реплике; это показалось бы неестественной, натянутой попыткой установить между нами равенство. Однако мне и в самом деле очень нравились его глаза. Он по-прежнему смотрел на меня.
– Ты напоминаешь мне моего сына, – сказал он.
– Мы похожи внешне?
– Нет, но вы одного возраста. Он тоже любит классическую музыку. Поэтому раньше я водил его на концерты в воскресенье вечером, как это столь часто делал мой собственный отец.
– Вы по-прежнему ходите вместе?
– Нет. Он почти круглый год живет в Швеции.
– Но вы близки?
– Если бы. Мой развод с его матерью погубил наши отношения, хотя я уверен, что она тут ни при чем. Но он, конечно, знал обо мне и, полагаю, так меня и не простил. А может, просто использовал наш развод как предлог, чтобы обернуться против меня, – он хотел этого с тех самых пор, как ему исполнилось двадцать с небольшим, бог знает почему.
– Как они узнали?
– Первой узнала она. Как-то раз часов в шесть вечера она пришла домой и увидела, что я слушаю меланхоличный джаз с бокалом виски в руке. Я был один, и по выражению моего лица она сразу же поняла, что я влюблен. Типичная женская интуиция! Она положила сумочку на журнальный столик, села рядом со мной на диван и даже отпила из моего бокала. «Я ее знаю?» – спросила она после долгого-долгого молчания. Я точно знал, что она имеет в виду, отпираться было бесполезно. «Это не она», – ответил я. «А», – сказала жена. Я все еще помню последние отблески солнца на ковре и мебели, кота, лежавшего рядом, и дымный запах виски. Я до сих пор вспоминаю об этом разговоре, когда вижу солнечный свет у себя в гостиной. «Значит, все хуже, чем я думала», – сказала она. «Почему?» – спросил я. «Потому что против женщины у меня еще были бы шансы, но с твоим естеством я спорить не в силах. Я не могу изменить тебя». Так закончился наш почти двадцатилетний брак. Сыну, конечно, суждено было вскоре об этом узнать – и он узнал.
– Как?
– Я рассказал ему. Тешил себя иллюзией, что он меня поймет. Но он не понял.
– Мне жаль. – Вот и все, что я мог ответить.