Кажется, я счастлив. Вот что я собирался ему сказать. Я знал, что не стоит такое говорить на третьем свидании, но мне было все равно. Я хотел это сказать.
Тем вечером, не обнаружив его в ресторане, я очень смутился, когда понял, что не знаю его фамилии. Полный конфуз. Я бы ни за что не осмелился сказать, что пришел к Мишелю или господину Мишелю. Однако, прежде чем я успел произнести что-нибудь унизительное, один из официантов меня узнал и сразу же проводил к столику, за которым мы сидели три вечера назад. Мне пришло в голову, что, несмотря на отрицания Мишеля, я не был первым его молодым человеком, сконфуженно зашедшим в это бистро, а потому официанты тут же распознали во мне очередного его гостя. Сначала я было обиделся, но потом решил не поддаваться этому чувству. Возможно, я все это придумываю. Наверное, и правда, поскольку, когда меня проводили к столику, который от двери отделяло менее пяти шагов, за ним уже сидел Мишель, потягивая аперитив. Я так растерялся, что даже не заметил, как он все это время на меня смотрел.
Мы обнялись. А потом, не в силах сдерживаться, я сказал ему:
– У меня выдался лучший день за целый год.
– Почему? – спросил он.
– Сам еще не понял, – сказал я. – Но, может быть, это как-то связано с прошлой ночью.
– По-моему, с прошлой ночью и этим утром.
Он улыбнулся, без стеснения показывая, что оценил наш торопливый утренний сиквел, и мне это понравилось, как нравилось его настроение, его улыбка, все. Я немного помолчал, а потом, не в силах больше сдерживаться, выпалил:
– Ты чудо, я уже давно собирался сказать тебе, что ты чудо!
Едва развернув салфетку, я понял, что потерял аппетит.
– Я совсем не хочу есть, – сказал я.
– А теперь ты чудо.
– Почему?
– Потому что я тоже не хочу есть, но признаваться в этом не собирался. Давай просто пойдем домой. А там, может, просто перекусим. Односолодовый виски?
– Односолодовый виски. С орешками и солеными штучками?
– Определенно с орешками и солеными штучками.
Он повернулся к старшему официанту:
– Наши извинения шефу, но мы передумали. À demain, до завтра.
Однако, оказавшись у него дома, мы отказались от мыслей о выпивке и закуске. Мы разделись, бросили одежду на полу, пропустили душ и тут же отправились в постель.
В четверг на той неделе мы снова встретились в девять в нашем ресторане.
В пятницу вместе пообедали.
И поужинали.
А в субботу после завтрака он сказал, что собирается за город и будет рад, если я поеду с ним – если я свободен, добавил он без всяких претензий со сдержанной иронией в голосе, показывая готовность признать, что, помимо наших встреч, у меня есть и другая жизнь и он никогда не будет допытываться когда, где и с кем я и почему. И все же, заговорив, он, видимо, почувствовал, что можно уже сказать и остальное: «Мы могли бы вернуться в воскресенье вечером и успеть на концерт, отметить неделю вместе». Я не знал, отчего он немного сконфужен: то ли от того, что пригласил меня провести с ним выходные, то ли от того, что открыто признал, что мы вдвоем уже отмечаем юбилей. Чтобы замять неловкость, он со своей привычной сдержанностью быстро добавил, что если я хочу к нему присоединиться, то он может подбросить меня до моей квартиры и подождать в машине, пока я упакую теплые вещи (ночи ведь холодные), – и мы поедем.
– Куда? – быстро спросил я, имея в виду: конечно, я поеду.
– У меня загородный дом примерно в часе езды от Парижа.
Я в шутку сказал, что чувствую себя Золушкой.
– Почему же?
– Когда часы пробьют полночь? Когда закончится медовый месяц? – спросил я.
– Закончится, когда закончится.
– А срок годности у него есть?
– Производители его не определили, так что решать нам. И, кроме того, наш случай исключительный, – сказал он.
– Ты это всем говоришь?
– Говорю. И так и есть. Но между нами возникла особая связь, совершенно для меня нетипичная. Если позволишь, я докажу тебе это на выходных.
– Правдоподобно, – сказал я. Мы оба рассмеялись.
– Парадокс в том, что у меня, может быть, даже получится это доказать – и что тогда с нами будет? – Он посмотрел на меня. – Вообще это – если тебе интересно – пугает меня не на шутку.