Молния полоснула по небу белой краской, грохот грома разразил тишину. Поднялся ветер, листья на верхушках страшно затряслись, пыль с дороги полетела вперёд.
Поднимался ураган, и как всегда было странно вспоминать жаркое начало дня. Воздушная конвекция — возникновение тепловых потоков, при которых холодный воздух вытесняет тёплый. Это и есть предпосылки грозы.
Я готов был вспоминать всё, что угодно, но мысли о реальности, о настоящем пугали меня так сильно, что я сжал руки, чтобы их дрожь была незаметна другим. Но проницательный Буров с усмешкой смотрел на меня. Я нахмурился, защищаясь таким образом, но мои потуги никак на него не подействовали. На своей территории он чувствовал себя однозначно уверенней.
Иларион тем временем разводил костёр, который было значительно трудно разжечь. Огонёк гас на сильном ветру, тяжелые одежды колыхались под напором разгневанной природы.
Послышался звук колёс по гравию, приблизилась машина, на водительском сидении которой сидел отец. Он заглушил двигатель и сразу двинулся к нам.
— Всем добрый день, — спешно заговорил он. На щеках у отца было два горящих пятна. Он всё время смотрел на меня, и в глазах его было что-то зловещее, что-то мрачное и безумное. Я отступил, почувствовав неладное. Слова цыганки и Леры смешались в моих мыслях воедино, и получилось громкое четкое: БЕГИ СЕЙЧАС ЖЕ!
Я рванул с места, а сзади голос ядовито прошипел:
— Держите его немедленно.
Я не успел. Был не слишком быстр и ловок. Черт, я просчитался! Лера была права! Она всегда была права, и если бы я не был таким упёртым, то всё было бы нормально. А сейчас было поздно.
Было слишком поздно.
Меня схватили мёртвой хваткой, и я понял, что я пропал.
Буров навалился на меня всей силой, что имел в своём хилом теле, а я, почувствовав дикую опасность, стал вырываться и бороться.
Не стыдясь, я стал материться, вырываясь из хватки. Алексей поспешил к Бурову на подмогу, и они оба теперь держали меня и волокли, как мешок, по земле. Спиной и ногами я чувствовал каждую кочку, от чего моя ненависть взращивалась с каждой секундой.
— Отпустите меня! — закричал было я во всё горло, но Иларион принялся меня успокаивать.
— Успокойся. Посвящение не страшное, как тебе кажется, — но здесь дело пахло жареным, и я вновь хотел запротестовать.
— Посвящения не будет! Он наглый лжец, — рявкнул отец. Его глаза налились кровью, руки сжались в такие тугие кулаки, что побелели. Неожиданно мне на лицо упало пару капель, из-за чего я дернулся. Сейчас любая мелочь вызывала во мне чувство острой опасности. Я взглянул наверх и поверх голов, которые враждебно глядели на меня, увидел грозовую тучу фиолетового цвета.
— Но, — брякнул Иларион, и все подняли на отца голову, а Он смотрел только на меня. Кажется, в этот момент он уже хотел меня убить и закончить дело.
— Молчать, — огрызнулся отец. — Ты врал с самого первого дня. Я звонил Тарасову, и он сказал, что и знать не знает никакого Илью Грачёва! — он нервно расхохотался, складываясь пополам. Я украдкой шарил быстро глазами по земле в поисках чего-то. От разбитых окон здесь валялись осколки стекла, они были близко, даже очень, но было рано что-либо предпринимать. Хватка на плечах была всё такой же крепкой. — Этот гад, — ткнул в меня пальцем, — хотел меня провести. Притворялся, будто он наш, но ты, — задержал дыхание, — ошибся с выбором жертвы для своей грязной статейки.
Отец вытер слёзы, образовавшиеся в уголках глаз от сильного истерического смеха. Все с изумлением смотрели на меня. Ветер усилился ещё. Ветви гнулись, стволы деревьев трещали, злобно огрызаясь, то ли на мою вскрытую ложь, то ли на гнев отца.
Я дышал полной грудью. Всё пропало.
Песок, гонимый ветром, попадал в лицо, мешая нормально смотреть, поэтому я жмурился, наклоняя голову к земле.
— Ты внедрился в наш круг по нашей воле и выйдешь из него также. А единственный выход – только смерть, — я сделал глубокий вдох и снова задёргался. Руки свело, голова гудела, тело было скованно страхом. — И ты даже не представляешь, насколько боль других доставляет мне удовольствие, — он двумя шагами проделал путь, разделяющий нас, и склонился, чтобы схватить меня за грудки. Руки оппонентов продолжали держать меня, но явно ослабив хватку для дальнейших разборок. — Думал, что ты сможешь меня обмануть?! Так ведь ты думал? — крикнул он мне в лицо и с размаху отвесил добротную оплеуху. Я не кричал, хоть было и больно, и даже страшно от того, что могло произойти дальше, но я скрепил зубы крепко-крепко и просто буравил глазами отца.