- Одевайся. Жду тебя внизу.
И ушла. Мать, увидев ее, с улыбкой позвала на завтрак. Говорила так, словно ничего страшного не случилось, словно улыбкой и лебезящим голосом можно все исправить или хотя бы залечить жестокие раны. Ярина ничего не ответила матери; она молча вышла из дома, боясь лишь одного – что Агнешка заупрямится и не выйдет, придется возвращаться домой, и тогда неминуем скандал, в котором, конечно же, никто не встанет на ее сторону. Мать горой встанет за Агнешку, а там, глядишь, и отец вернется…
Но к счастью, через несколько минут дверь скрипнула, и Агнешка послушно вышла из дома. Не сказать, что она жаждала встречи с «мужем», но совесть не позволила отказать сестре. Если б только Агнешка не обманула ее, если б только не лишила Марека себя, – возможно, ему бы не пришлось никого насиловать, и никто не жаждал бы сейчас его разорвать. Испытывала Агнешка дикие угрызения совести и за то, что случилось по ее вине с Мареком, и за ту боль, что опять приходится терпеть Яринке.
До дома старосты девушки шли молча. Всю дорогу Агнешка тайком поглядывала на сестру, а Ярина лишь прислушивалась к шагам рядом с собой – все, что нужно ей, так это чтобы Агнешка не отступила. Но та не смела отступить, не смела обмануть, как прежде. Чувствовала она себя агнцем на заклание, жертвой, которую ведут на откуп зверю, но перечить не решилась. После вчерашнего, когда Ярина, несмотря ни на что не сдала ее, ведьму, разъяренной толпе, Агнешка и вовсе ощущала себя последней тварью на земле. И раз уж Ярина хочет ею успокоить Марека – что ж, она потерпит, насколько хватит сил, сделает все, как хочет сестренка.
Дойдя до дома старосты, Ярина сбавила ход и пропустила Агнешку вперед. Дед Митяй, заметив девушек в окно, выскочил навстречу:
- Ярина, дочка, ты что задумала? Не пущу!
- Пустишь, дедушка Митяй, - тихо ответила Ярина и кивнула на Агнешку: - Кроме нее никто не успокоит Марека. Пустите ее к нему. Цела останется, не бойтесь.
- Ярин…
Митяй нахмурился – пускать к озабоченному, взбесившемуся парню молодую девчонку, пусть даже и виновницу происходящего, он не хотел, но Агнешка, желая хоть немного загладить свою вину перед сестрой, сама выступила вперед и кивнула Митяю:
- Не бойтесь за меня. Я действительно единственная, кто может сейчас ему помочь. Где он?
Ответила ей Ярина, кивнув в сторону сарая, и с мольбой посмотрела на старика:
- Пожалуйста, дедушка Митяй…
Ему ничего не оставалось, кроме как согласиться. Может, и неправильно это, – кто знает… Но дело Марека плохо, и если Агнешка может ему помочь – то пусть помогает. И пусть она, а не Яринка, расхлебывает ту кашу, которую сама же заварила. Дед Митяй кивнул мужикам, чтоб те пропустили Агнешку, и увел Ярину в дом.
Когда открылась дверь в сарай, Марек подумал, что его опять идут бить. Впрочем, пусть бьют – боль от побоев хоть немного отвлекает его от другой боли, непонятной, странной, заставляющей разрывать на себе кожу и лезть на стены.
Но его пришли не бить. Агнешка робко вошла внутрь. Не к месту отметила про себя, что здесь тепло, вопреки ожиданию, но, увидев Марека, поежилась, словно попала догола раздетой на тридцатиградусный мороз. Заметив ее, он оживился, зашевелился… Глаза его зажглись нездоровым блеском, и девушка испугалась, что он сейчас набросится на нее, подобно месяцами не жравшему зверю, что, дорвавшись до нее, разорвет ее на части в запале своей чудовищной «любви». Она застыла, как застывает жертва под гипнотическим взглядом хищника, что вот-вот набросится на нее, сожрет…
И Марек действительно, подобно этому хищнику, соскочил со своей лежанки и направился к ней. Медленно, как самый настоящий зверь во время охоты, настороженно, словно не веря своим глазам, словно опасаясь, что она мираж его воспаленного, озабоченного разума, он приближался, а когда приблизился, когда дрожащей рукой коснулся ее, Агнешка зажмурилась, ожидая… Удара? Насилия? Смерти? Когда знаешь, что перед тобой маньяк, есть чего бояться.
- Ты пришла, - раздавшийся рядом с ней голос сорвался, охрип. – Ты пришла ко мне… Не уходи, прошу тебя, не исчезай… Ты так нужна мне…