Марек опустился перед ней на колени, припал к ее рукам, словно она была божеством для него. Конечно, она была его богиней – ведь только в ее власти казнить его и миловать, ведь только в ее руках, в ее теле его исцеление, только она может загасить огонь, испепеляющий его, и успокоить, утолить его жажду…
- Где ты была? Почему так долго не приходила?
В глазах его блестели слезы – радости и отчаяния. Он стоял на коленях и осторожно, словно хрупкую, дорогую сердцу вещицу, гладил ее бедра, забираясь под платье. Но эта нежность не была долгой – цепкие пальцы вдруг нетерпеливо полезли выше, стали искать край колготок, а когда не нашли – вцепились в ткань и с треском разорвали. Грязные грубые руки коснулись оголившейся девичьей кожи и больно сжали холодные ягодицы, тело Марека задрожало от нетерпения… А Агнешка стояла, чувствовала все это и плакала.
- Как же я ненавижу тебя! – раздалось снизу, пропитанное болью.
И он вдруг выпустил ее, поднялся, увидел ее слезы… Одержимость в его глазах в один момент смешалась с отвращением, ненавистью:
- Ты смерти моей хочешь, дрянь? Ты почему бросила меня здесь одного?
Агнешка всхлипнула, но слезы только разозлили его. Рывок – и она уже впечатана в стену сарая. Еще рывок – и под вскрик развернута… Теперь она, а не он, царапала ногтями равнодушные стены, собирая под кожу занозы.
А дальше все стремительно, как раньше… Стоит с голой попой и задранным платьем и ждет, пока он в спешке спустит штаны. Стоит и плачет, когда без лишних церемоний, насухую, в нее врываются, рыча от вожделения, долбятся, разрывая; когда с жалобным звоном летят на деревянный пол пуговицы от ее пальто; когда под плотную распахнутую ткань лезут шершавые лапы, рвут платье и сминают оголившуюся грудь так яростно, что сложно становится сдерживать крик. Агнешка забилась, попыталась выбраться из-под тяжелого тела, вжимающего ее в стену, закричала, зовя на помощь, – и тут же получила удар по лицу. И тут же стало невозможно дышать из-за ладони, зажавшей рот. И тут же ее оторвали от стены и потащили вглубь сарая, на топчан, чтоб уже там продолжить начатое. Плевать ему на слезы ее и боль, плевать на крики, на мольбы, – она всего лишь та, после кого на время станет легче.
Униженная, обиженная, она терпела из последних сил, ждала, когда же все закончится, и клялась себе, что это был последний раз, когда она пришла спасать это чудовище от мук. Пусть Марек сдохнет, пусть Яринка до конца жизни ее ненавидит, – но больше никогда она не позволит с собой так обращаться. Только это обещание, только мысль о том, что больше никогда в ее жизни этот кошмар не повторится, дали ей силы до конца претерпеть эту пытку.
В вечность растянулись минуты ее мучений; он долго не мог разрядиться, но, наконец, отстал – зарычал, изливаясь на нее горячей слизью, и отвалился, как нажравшаяся пиявка, на свою лежанку. К ней тут же интерес потерял, глаза закрыл и, кажется, уснул. Агнешка сползла с его лежбища, натянула, дрожа, то, что осталось от белья и колготок, одернула разорванное платье, запахнула пальто, пряча грудь, и на негнущихся ногах, сгорая от стыда и боли, пошла к двери, даже не обернувшись напоследок на бесстыдно развалившееся за ее спиной насытившееся тело.
Под перешептывания и косые взгляды мужиков, стороживших их с Мареком недалеко от сарая, вышла Агнешка на улицу и вдохнула свежий морозный воздух – такой необходимый ей сейчас после душного смрада пережитого насилия. Заметив Яринку на крыльце дома старосты, девушка зло ухмыльнулась и подошла ближе:
- Ну что, довольна? – тихо спросила она. – Твой Марек успокоился. Наслаждайся теперь моей болью. Потому что больше такого шанса у тебя не будет. Я больше не пойду к нему, Ярина. Если надо тебе – сама к нему иди. А с меня хватит. Поняла? И лучше не дави на меня, если твой Марек тебе живым нужен. Потому что когда мне больно – виновник боли долго не живет.
Глава 33
Слезы Агнешки высохнут, и боль ее утихнет, а осознание собственной вины не даст ей винить Марека в жестокости. Она переживет и позор, и унижение, и этот путь домой в разорванных колготках с подозрительными пятнами под любопытные взгляды прохожих. Она переживет. Она хоть и злится, но знает, что сама виновата. А что будет с ним? Что будет с ней, с Яриной? Яринка смотрела вслед уходящей сестре и ловила себя на мысли, что… жалости к ней не испытывает даже сейчас – глядя на нее сломленную, сгорбленную, с опущенной от стыда головой. Пустота внутри и безнадега.